Ступень Четвертая. Часть первая
Шрифт:
На самом деле я планировал положить маяк в пространственный карман, но Ефремову этого знать не следовало. А то раскатает губу еще и на карман. Как я понял, губа у него нетренированная, раскатываться любит, а вот с закатыванием проблемы: выбивает себе хоть что-то если дать малейшую слабину.
— Елисеев, думаешь, самый умный и никто до тебя не догадался экранировать?
— Дмитрий Максимович, я сказал, что пронесу, а что и как — вас не касается, — отбрил я.
— Хамишь, Елисеев, — неодобрительно поцокал языком Ефремов. — Я к тебе со всем расположением, а ты хамишь.
— Дмитрий Максимович, даже если я сделаю маяк, на что вы намекаете,
— Но проходную в школе мы лично, в смысле Императорская гвардия, оборудовали, — с намеком сказал он.
— Вот и посмотрим, обнаружат там или нет ваш маяк, — я был непреклонен.
Ефремов понял, что с меня ничего не поимеет, и дальше мы уже разрабатывали план, исходя из того, что маяк я пронесу и никто этого не заметит. Собственно, меня он в свои планы особо и не посвящал, выделив роль исключительно инструмента: проношу маяк и сигнализирую, когда преступники телепортируются в наш блок. А еще больше никого из своего блока не посвящаю в планы Сысоева, чтобы не дай бог тот не передумал из-за подозрительных взглядов.
— Директору вы хоть скажете? — уточнил я.
— Зачем? — изумляется Ефремов. — Чем меньше человек знает, тем выше вероятность успеха. Проверено временем, Елисеев. Это я тебе как твой учитель говорю. — И ничуть не смущаясь, добавил после моего скептического хмыка: — Должен же я тебя хоть чему-то учить? Вот и учу жизни, если остальному ты сам кого хочешь научишь.
Честно говоря, меня все равно сильно беспокоила планируемая операция. Против нас сейчас играл не Глазьев или Сысоев, а куда более умелая персона, против которой мои знания могли оказаться недостаточными. Но играл он не напрямую, из чего можно было сделать вывод, что он тоже чего-то или кого-то опасался. Скорее всего — что в прямом противостоянии с императором может проиграть. Это успокаивало, но ненадолго, так что к началу новой учебной недели я желал только одного: чтобы покушение наконец случилось и закончилось благополучно.
Поэтому, когда я на проходной опять увидел Сысоева, чуть не зарычал от злости. А это гад опять к Полине полез с конфетами и начал заливать, как скучал все выходные, ее не видя, и как ему приятно, что она носит на рюкзаке его подарок. Полина млела уже по-настоящему, даже на меня почти не косилась, чтобы узнать, как я реагирую.
— Вы с ним все закончили? — спросил я у охранников. — И конфеты проверили?
— С ними что-то не так? — напрягся один из них.
Самое обидное, что в этот раз все с ними было так: никакой магии — ни зелий, ни заклинаний, ничего лишнего. Сысоев на меня посмотрел этак свысока и брякнул:
— Только и умеешь, что чужое честное имя порочить. Специально время выбрал, когда Полина тут, и начал поливать.
— А кто в прошлые конфеты зелья напихал? — парировал я.
— Акт есть? — нагло спросил он. — Или результаты хоть какой-то экспертизы? Вот то-то. Голословно все мы обвинять можем. Я выбирал конфеты с любовью к Полине, а вы их просто выбросили. Нехорошо. Я жалобу Андрееву напишу. Вот прямо сейчас. Оскорбили на пустом месте и нанесли финансовый ущерб.
Эта идея его настолько вдохновила, что он убрался тут же, но если это кому настроение и испортило, то только Полине, потому что она решила, что эту коробку у нее заберут в точности так же, как и прошлую. Серый, как назло, с нами не зашел и не предложил
— И ведь объяснять ей бесполезно, — неожиданно сказал Тимофей.
— Ты о чем?
— У Сысоева к ней почти никаких чувств нет, один расчет, — пояснил Тимофей.
— И давно? — удивился я.
— С самого начала не было.
— Нет, я про то, что ты давно чужие чувства ощущаешь?
— Пару недель как, — смутился он. — Это ненормально?
— Рановато на твоем уровне, — солидно ответил я, хотя понятия не имел, с какой Ступени целители начинают чувствовать не только тело, но и душу. — Это нормально, не переживай. Но с Сысоевым ненормально и нужно что-то делать.
— Он сам отвалится со временем. У Полины к нему тоже чувств нет.
— Наболтать может. Как говорится, женщина любит ушами, и если ей в уши все время лить нужное, то…
— Глупости, — возразил Ден. — Поиграет Сысоев в любовь пару недель, и если ты не будешь показывать, что тебя это хоть как-то задевает, забьет.
— Забьет он, может, и раньше, но мозги ей попудрит.
— Мы рядом, лишнее стряхнет, — отмахнулся Ден. — Ну реально, Ярослав, фигня это все. Меня куда больше беспокоит близящееся занятие по артефактам, чем отношения Сысоева с Полиной, которых нет.
— Нашел чего бояться. Вот это точно ерунда, — сказал я почти спокойно.
Хотя тянуло ответить, что с Сысоевым все намного серьезнее, чем Ден считает, но это было государственным секретом, поэтому мы перешли к обсуждению занятий. На Полинины выкрутасы решено было просто не обращать внимания.
Андрея тем же вечером я встретил в коридоре, он принял вид высокомерно-презрительный, но, как мы договаривались, чуть опустил веки, сигнализируя, что маяк уже у Сысоева. Хваленые артефакты на проходной этому не помешали, а значит, операция перешла в следующую фазу, о чем я сообщил Ефремову по телефону и получил от него ряд дополнительных инструкций.
Полина из блока не выходила, но я вечером все равно на всякий случай проверил — на ее игрушке маяка не было. Вот и славно, потому что мне еще ефремовский ставить надо. Генерал настаивал его спрятать в комнате Светланы, чтобы девушка наверняка не пострадала, но это нужно было делать втайне от остальных, что несколько ограничивало.
Установил я только на следующий день, задержавшись в блоке перед завтраком. Пара заклинаний — и ефремовский маяк затаился под кроватью, прикрытый от посторонних. Случайно его обнаружить было нельзя даже на ощупь, а неслучайно — тоже довольно сложно, не со знаниями большинства моих знакомых.
Пришел в столовую я практически одновременно со всеми моими и тем не менее Сысоев не только уже вертелся рядом с Полиной, но и успел заменить подвеску на брелоке. Теперь там болталось не безобидное сердечко, а вражеский маяк.
— Сысоев, не порть нам аппетит, — бросил я. — У тебя есть свой стол — вот и дуй туда.
— Не дразнил бы ты меня, Елисеев, а то ведь я разозлиться могу, мало не покажется, — процедил он, но тем не менее отошел.
Я был уверен, что с этого момента Полина для него стала отыгранной картой, но тем не менее Сысоев весь день к ней лез, как будто задался целью вывести меня из равновесия. Это ему не удалось: хоть я внутри временами кипел, но внешне ничем этого не проявлял. Полина же уже общалась с Сысоевым как с лучшим другом, напрочь игнорируя наши просьбы.