Ступень Пятая
Шрифт:
По улицам города пришлось покружить, чтобы двигаться хотя бы примерно в ту сторону, но напрягало меня не это, а то, что по мере движения оба луча начинали рассеиваться, поэтому в неуспехе я был убежден задолго до того, как мы увидели очистные сооружения. Итак, Накрех все концы спрятал даже не в воду, а в дерьмо. Оба тела были распылены и отправлены путешествовать по трубам в веселой компании городских отходов.
— Думаю, дальше ехать смысла нет, — повернулся я к Ефремову. — То, что осталось от тел, было слито в канализацию.
— По трубам проследить можно? — уточнил генерал.
— Большая часть —
Ефремов поскучнел, представив, во что может вылиться попытка оставить город без привычных удобств даже на несколько часов. А тут дело явно не ограничится часами, потому что пока заблокирую, пока отсюда все вывезут…
— Запереть надо было этого придурка, — раздраженно ляпнул он. — Да чего уж теперь. Душу его выцепить нельзя?
— Маловероятно. Если только осталась у места упокоения. Это редко бывает. И даже если осталась, то места упокоения мы не знаем.
— Может, она там, где Глазьев встречался с Новиковым? Где случился обмен? — неожиданно предположил Александр, который ничуть не расстроился неудачей. Напротив, как мне показалось, результат нашей поездки его полностью удовлетворил. — Может, душа посчитала, что вылетела оттуда и вернулась?
Нес он сейчас чистую ересь, но не скажешь же такое наследнику престола при посторонних? Александр и без того болезненно реагировал на любые замечания. Я начинал понимать, почему Айлинг расторг ученичество с Дамианом: столь высоко сидящие ученики были неудобны со всех точек зрения кроме оплаты самого обучения.
— Душа обычно остается там, где она вылетела из тела в последний раз, — нейтрально ответил я. — Но в случае Глазьева я сильно сомневаюсь, что она осталась.
— Почему?
— Потому что тот, кто уничтожил тело, мог и отправить душу в Воронку перерождений сразу, — пояснил я. — Дать ей такой пинок, что никто не сможет оттуда выцепить.
— А развоплотить душу мог? — передернув плечами, как будто ему внезапно стало холодно, спросил Ефремов.
— Зачем? — удивился я. — Куда проще пнуть. И по затрате энергии, и по ингредиентам. Части из которых у него точно не было.
— Короче, как ни крути, выходит полная жопа, — грустно сказал Ефремов. — У меня даже идей нет, как к этой твари подобраться.
Я выразительно посмотрел на водителя, намекая, что незачем о столь серьезных вещах говорить при посторонних. Уж идеи мы можем обсудить наедине. Ефремов меня понял и замолчал. Александр тоже разговорами нас не баловал, хотя временами на его лице расцветала довольная улыбка. Видно, уже прошло расстройство от того, что потерпел неудачу там, где у меня что-то получилось. На его месте я бы вообще нас не сравнивал, потому что я и знаю больше, и практикую дольше, но уязвленное эго Александра требовало хоть какого-то удовлетворения, которое и дала наша неудача.
По приезде в дворцовый комплекс мы опять пошли в кабинет Ефремова.
— Елисеев, как хочешь, но придумай что-то для безопасности, — сказал Ефремов. — Потому
— Разве что очень близко, — согласился я. — В паре метров, и то с большой погрешностью. Под нее попадут теперь и Глазьевы в том числе.
— На Глазьевых мне наплевать, — честно признал Ефремов. — Потому что, если бы не они, мы бы не сидели сейчас в луже.
Желание перевалить свой просчет на других мне было понятно, поэтому я промолчал.
— Могли постоянного наблюдателя в больнице посадить, — выдал идею Александр.
— Нерационально, — отрезал Ефремов. — Наблюдать постоянно за телом в блокираторах нет никакого смысла. А вот оповещение на снятия блокираторов можно было поставить. Но кто знал, что Егору Дмитриевичу моча в голову ударит?
— Вы должны были предполагать наихудший вариант и действовать, исходя из него.
— Бесполезно сейчас говорить о том, чего не изменить, — вмешался в их разговор. — На эту территорию Накрех не попадет, даже если опять сменит тело, чего он в ближайшее время точно делать не будет — слишком высокий риск.
— А снаружи? — недовольно спросил Ефремов. — Снаружи как нам прикажешь охранять императора?
Я немного прифигел от того, что на меня пытаются переложить ответственность, потому что опасность существовала и до появления меня в этом мире. И даже нельзя сказать, что я послужил катализатором процесса, потому что, напротив, в некотором смысле я его даже замедлил, а еще выявил слабые места в императорской охране. Но что Ефремову, что Александру этого было мало: они оба на меня смотрели так, как будто я должен решить их проблемы немедленно. Можно сказать, это стало моей святой обязанностью. Внезапно стало, потому что связываться с безопасностью первых лиц страны — себе дороже. В случае чего на тебя свесят всех собак и скажут, что так оно и было. Так себе перспектива.
— Придумаете что-нибудь, Дмитрий Максимович, — намекнул я. — У вас столько опыта в этом вопросе, что мне до вас расти и расти.
Грубая лесть подействовала на генерала лишь отчасти. Он немного приосанился, но сказал:
— Проблема в том, Ярослав, что я понятия не имею, могу ли что-то противопоставить нынешней угрозе. Я боюсь, что Накрех соединится с ненайденным нами Морусом, и тогда усилится во сто крат.
— Они и без того коммуницировали каким-то образом, — обрадовал я Ефремова, — На каком плане не скажу, но подозреваю, что в реале им совсем не обязательно встречаться.
— Да уж, — буркнул Ефремов. — Но если мы не знаем, можем ли мы помешать Накреху добраться до императора, то значит, нужно придумать что-то препятствующее вселению, потому что никто не может быть сейчас уверен, что Накрех не сидит с ним рядом.
Он почему-то посмотрел на Александра, тот возмущенно вскинулся.
— Это на что вы намекаете, Дмитрий Максимович?
— Я не намекаю, я прямо говорю, что не знаю, как вас охранять, Ваше Императорское Высочество.
Вообще, Ефремов молодец. Столько лет рядом с императорской семьей, а продолжает держать дистанцию. Это правильно, потому что в противном случае создается иллюзия близости, которой нет. Но вопрос с защитой нужно было решать, поэтому я ушел в снохождение и вызвал императора.