Ступень Пятая
Шрифт:
Мысли Моруса разволновали настолько, что он опять потерял над собой контроль, отправив глушащий импульс, да такой силы, которой в себе не подозревал до этого дня. Только в последний момент удалось ему изменить направление с окружающих домов на небо. И Морус был уверен, что ничем себя не выдал до того, как в новостях обнаружил, что его секундная слабость стоила двум самолетам управления и те потерпели крушение.
Глава 14
Установка прослушки никакой ясности не внесла. О чем только ни говорили Тумановы! Мы оказались в курсе огромного количества государственных
— Разговаривать они могут и в других местах, — предположил разочарованный результатом Серый. — Например, по подаренному телефону.
— Зачем им обсуждать что-то по телефону, если они постоянно видятся?
— Чтобы не подслушали, конечно.
— В снохождении куда проще и точно никто не подслушает. А телефон они могут не использовать как раз по той причине, что его делал я, а значит, могу иметь доступ к разговорам.
Тут мне пришло в голову, что и снохождение Тумановы могли не использовать для обсуждения по тем же причинам: не были уверены в безопасности и в том, что их никто не слушает.
— Мочь и иметь — это разные глаголы, — хохотнул Серый.
— Я могу и имею, — нехотя признал я. — Тумановы между собой по телефону не общаются. Только с Ефремовым и то очень редко. А вот подчиненные Дмитрия Максимовича используют на всю катушку.
— Ты мозги не перегреешь? — недовольно спросил Постников.
— Нет. Я их не слушаю, — ответил я. — Вряд ли они в курсе замыслов императора. Птицы не того полета.
Я и ефремовский кабинет перестал слушать, потому что Туманов Императорской гвардии доверял отнюдь не все. Строго говоря, подчиненные генерала все время моей прослушки занимались только своими делами, прямых приказов от императора у них не было. Как только я в этом убедился, так и перестал слушать, хотя заклинание не развеял, оставил на всякий случай.
— Был бы я императором, ни за что не стал бы использовать чужие артефакты, — заметил Серый. — Представить только, сколько ты лазеек оставил.
— Наука учителя, — заметил я. — Он всегда в свои артефакты ставил спящие блоки. Не обязательно использовать, но иметь такую возможность надо на случай, если твои артефакты повернут против тебя. Мои артефакты против меня не сработают. И, Серег, я не хотел это использовать.
— Да знаю я. Но меня чем дальше, тем сильнее мучает вопрос: сколько нам еще слушать? Потому что мы уже по уши в госсекретах. Оно, может, и неплохо как рычаг давления…
— Серег, не хочу тебя обидеть, но такие рычаги не для нас, — заметил Постников. — Их хорошо использовать, сидя за границей, но если мы хотим жить в этой стране, то даже заикаться о знании гостайн не стоит. Таким рычагом запросто переломают хребет и тебе, и мне, и Ярославу, невзирая ни на какие елисеевские артефакты.
— Согласен. Как бы удачно мы их ни продали, потеряем все равно больше, — притворно вздохнул
— Начнутся, — уверенно ответил Постников. — Проблема в том, что мы слушаем не с начала, к этому времени Тумановы по большому счету все обсудили и выбрали какую-то стратегию. Сейчас им постоянного говорить нет необходимости, прямо — тоже. Они иной раз говорят очень уж экивоками, но моя интуиция твердит, что о нас, а я своей интуиции привык доверять. Потому и жив до сих пор. А что касается когда, так я могу ответить. Не раньше свадьбы Александра. Она Тумановых сейчас занимает больше всего остального.
С этим я готов был согласиться. Потому что даже Светлана жаловалась, что на выходных у нее ни минуты свободной нет, поэтому готовиться к экзаменам ей приходится только в школе. А ведь у великой княжны наверняка не самая ответственная работа по подготовке. На свадьбе столь высокопоставленного лица столько нюансов надо учесть, что я искренне надеюсь, что меня это никогда не коснется. О приглашении на свадьбу, кстати, Светлана больше не заикалась, и я прекрасно понимал почему. Потому что я слушал именно тот разговор, когда Александр не особо стесняясь в выражениях, пояснил сестре, что никакой ошибки не было и что Елисеевым во дворце делать нечего. Отсутствие приглашения шло в минус моей репутации, но делать карьеру при дворце я все равно не собирался. И меня устроило бы, если бы Тумановы ограничились только этим.
— Планировать они будут внутри семьи, — тем временем продолжал Постников. — Кроме того, ситуация с Накрехом пока не разрешилась. Думаю, они боятся остаться с ним один на один. И накреховский Морус, опять же, не найден.
— Ага, — согласился Серый. — При мне обсуждали, что руны могут не сработать.
К этому времени оба Тумановых руны на себя нанесли. Императрицу и великую княжну они решили и не посвящать в тайну, и не наносить на них руну без объяснений. Посчитали, что им не грозит вселение мужской души. Я в этом не был столь уверен, потому что после стольких прыжков от души могли остаться одни ошметки и не факт, что там нашлось бы место гендерной идентификации. Возможно, Накреху уже все равно, в кого вселяться.
Наш содержательный разговор прервал звонок от Мальцева. В последнее время наше с ним общение проходило так, будто никакого договора с Дианой не было. Мальцев как будто выжидал, не торопясь ни отказывать мне от дома, ни приближать к себе. Хотя про отсутствие приглашения на свадьбу цесаревича он наверняка знал.
— Добрый день, Игнат Мефодьевич.
— И тебе не хворать, Ярослав. Я к тебе по такому вопросу. Точнее, по двум. Во-первых, выражаю восхищение твоим способностям как артефактора — на Андрее ни царапинки.
— А с ним что-то случилось, Игнат Мефодьевич? — удивился я.
— Что значит «что-то случилось»? — удивился уже он.
— Самолет упал, — подсказал мне Постников, сразу понявший причину моих затруднений. — Мальцев-младший там был.
— Не слежу за новостями в последнее время, — пояснил я уже Мальцеву.
А в сторону Постникова состроил гримасу, долженствующую показать мое недовольство тем, что о столь важных вещах я узнаю вот так, мимоходом. Если бы просто авиакатастрофа — одно дело, но катастрофа, где чуть не погиб Андрей Мальцев — совсем другое.