Ступени
Шрифт:
Обедали сидя у стола. Юрий Дмитриевич отказался обедать в постели, встал и даже натянул поверх пижамных штанов серые брюки. На обед был очень вкусный овощной суп, отварная телятина, свежие парниковые помидоры и клубника.
Григорий Алексеевич сегодня побывал с комиссией где-то за городом, где разваливалась старинная церквушка двенадцатого века, приспособленная под склад. Он начал было делиться впечатлениями, возмущаться, но Нина мигнула ему, и он перевел разговор на какие-то пустяки. Перед концом обеда позвонил телефон. Григорий Алексеевич снял трубку и сказал:
– Да. Но он болен... Он не может...
– Это меня, - крикнул Юрий Дмитриевич и кинулся к телефону, опрокинув блюдо
– Это не Зина, - сказал Григорий Алексеевич.
Но Юрий Дмитриевич вырвал у него трубку и крикнул:
– Зина, я думал о тебе... Я мечтал о тебе... Ты хорошая девушка, но у тебя тело не разбуже-но... И ты неправа... Ты ошибаешься... Угасание человеческой жизни должно быть физиологиче-ским... Человек должен изжить себя, по ступеням приближаясь к чему-то высшему, тому, что ты именуешь Богом, а я отказываюсь как-либо конкретно именовать, ибо не в наименовании суть... Человек должен пройти грех, искушение, страсть, боль, не минуя ни одной ступени... Легче всего быть праведником либо злодеем...
Нина пыталась вырвать у него трубку, однако он отталкивал ее и замолк, лишь услыхав на другом конце провода какие-то тревожные голоса... Видно, там положили трубку, но не на. рычажок, а, очевидно, на стол. Потом в трубке щелкнуло, и женский голос сказал:
– Юрий Дмитриевич, это говорит Екатерина Васильевна, секретарь замдиректора. Здравствуйте.
– Здравствуйте, - ответил Юрий Дмитриевич.
– Вы извините, мы вас потревожили... Вы нездоровы...
– Нет, ничего, говорите, - сказал Юрий Дмитриевич.
– Николай Павлович просит вас зайти, но я доложу, что вы нездоровы...
– Нет, я зайду, - ответил Юрий Дмитриевич.
– Легкое недомогание... Завтра зайду...
Он повесил трубку и сел, прикрыв лицо ладонями...
– Странная все-таки со мной произошла история.
– сказал он. Григорий, тебе никогда не приходила мысль, что слепорожденный в любой момент может коснуться рукой Большой Медведицы или Кассиопеи?.. Собственно говоря, что такое для слепорожденного звезда... Это раскаленное газообразное вещество, которое можно получить в любой лаборатории... И надев специальное предохранительное приспособление... Но это уже технические подробности... Слепорожденный не может жить по нашим законам, ибо наш идеал для него быт, а наш быт для него идеал... Он хитрый. Он приспособился... Это лазутчик... И если через тысячу лет они овладеют землей, то проявят по отношению к нам меньшую терпимость... Они нам будут попросту выкалывать глаза... Григорий, наша цивилизация слишком беспечна... Человек - это зрячее существо, и он должен бороться за свои глаза...
Сильная боль возникла вдруг в глубине черепа и ослепила Юрия Дмитриевича. Нина опустилась на колени и, глотая слезы, расстегнула, стащила с Юрия Дмитриевича брюки. Вдвоем с Григорием Алексеевичем они перенесли Юрия Дмитриевича на постель. Григорий Алексеевич позвонил Буху. Бух приехал через пятнадцать минут, он вернулся с заседания буквально перед самым звонком, не успел даже пообедать, и Нина сделала ему несколько бутербродов с семгой и колбасой.
– Приступ вызван внешним раздражителем, - сказал Бух, щупая пульс, главное - покой. Окно должно быть затянуто плотной шторой. Ночью свет луны не должен падать на постель.
Бух дал еще несколько советов и ушел. Григорий Алексеевич постелил себе в кабинете на диване, а Нина в одежде прилегла на раскладушке у постели Юрия Дмитриевича. Проснулся Юрий Дмитриевич от шума. Над потолком что-то гудело, будто самолет, но звук не удалялся, изредка он обрывался сразу, потом вновь возникал с той же силой в том же месте, точно самолет, подобно большому жуку, зацепился за крышу и мучился там, теряя силы. Юрий Дмитриевич
– Что, - спросила она тихо, - хочешь выйти?
– Там самолет, - сказал Юрий Дмитриевич, - зацепился за крышу и мучается... Надо отцепить... Ведь там экипаж, люди...
– Это ветер, - сказала Нина, - ветер гудит...
Из соседней комнаты пришел Григорий Алексеевич и зажег свет. Григорий Алексеевич, босой, в пижамных штанах, майке и с русой бородкой, напоминал оперного бродягу.
– Григорий, - сказал Юрий Дмитриевич, - зачем меня обманывать... Я болен, но к чему этот обман... Я не могу, когда мучаются... Я не переношу физическую боль не потому, что боюсь ее, а потому, что она меня унижает. Физическая боль - удел животных. Человек же рожден для преодоления более высокой нравственной боли.
– Дай ему порошок, - сказал Григорий Алексеевич Нине. Нина налила в стакан воды и высыпала порошок в ложку. Юрий Дмитриевич покорно выпил, вытер ладонью рот и сказал:
– Сдайте меня в клинику... Я не имею права вас мучить... Он посмотрел в окно. Оно было плотно затянуто шторой, но за шторой была глухая глубокая тишина, которая бывает в разгаре ночи.
– Хотя бы скорее день, - с тоской сказал Юрий Дмитриевич, - помните библейское проклятие... И ночью ты скажешь: скорей бы пришел день. А днем ты скажешь: скорей бы пришла ночь...
Он задумался и сидел так минут пять, пока лицо его несколько прояснилось. Вместо тоски на нем была лишь задумчивая грусть и даже появилась легкая улыбка, очевидно, началось действие порошка. Юрий Дмитриевич потянулся, лег и закрыл глаза. Вторично он проснулся перед рассветом, потому что за окном слышалось шарканье метлы дворника. Нина спала, прикрыв глаза рукой, согнутой в локте. Она была в юбке, но кофточку сняла, и в темноте белели ее полные плечи, перетянутые шелковыми шлейками комбинации.
"Она и в сорок четыре года еще привлекательна, - подумал Юрий Дмитриевич, - а какой же она была двадцать лет назад... Когда я уезжал в командировки, то лучшими книгами для меня были железнодорожные справочники, аэровоздушные справочники... Я изучал маршруты к ней..."
Он встал неслышно, чтобы не разбудить Нину, пошел, ступая с носка на пятку, и отодвинул край шторы. Солнце еще не взошло, но на улице уже было светло, и сквозь отворенную форточку сильно пахло молодым летом. Сердце Юрия Дмитриевича забилось с тревожной радостью, то ли от этого запаха, то ли от того, что после душной бредовой ночи он встал бодрым, свежим и, как ему показалось, - абсолютно здоровым. Он собрал в охапку свою одежду, чтоб не шуметь, одеваясь, и не разбудить Нину, на цыпочках пошел в коридор. Проходя мимо кабинета Григория Алексеевича, он прислушался. Оттуда доносились легкий храп и посвистывание. Много хитрости и смекалки проявил Юрий Дмитриевич, открывая замок. Вначале он пошел на кухню, оделся, сунул сандалеты в карман, затем взял бутылку оливкового масла, густо полил замок во все щели так, что замок начал блестеть и лосниться, после этого он принялся тянуть рукоять, обернув ее ватой, найденной в аптечке, так что задвижка отошла плавно, без щелчка. По лестнице он тоже шел в носках, правда, где-то на лестничной площадке второго этажа понял, что это уже излишняя осторожность, сел и обулся. Дворник поливал подметенный сухой тротуар, изредка поднимая шланг и направляя струю на листву деревьев. Юрий Дмитриевич подумал: надо бы передать записку Нине и Григорию. Он сел на тумбу ограждения у палисадника, вырвал лист блокнота и написал: "Чувствую себя хорошо. Пошел гулять". В действительности же на бумажке им были изображены линии и точки: схема развития малярийного плазмодия в теле комара и человека.