Стужа
Шрифт:
Итак, Гест в Норвегии. Разбудили его крики чаек. Было очень жарко, капли росы сверкали на палубе, на крыше кормового помещения, на свернутом парусе, на одежде корабельщиков, которые где пили, там и уснули. Над городом тянулись к небу дымы, легкий ветерок доносил звуки человеческого жилья — стук топоров, лязг железа, громыханье телег, гвалт домашней скотины, людские возгласы.
Хельги выбрался на палубу, жмурясь от яркого солнца, и сказал, что ни завтракать, ни будить других они не станут, просто потихоньку покинут кнарр. Они собрали вещи, погрузились в челнок, Тейтр с Гестом взялись за весла и направились к одному из причалов Эйрара. [30]
30
Эйрар — берег в устье реки Нид.
Гесту хотелось спросить, куда они держат путь, но он смолчал, только изумленно смотрел на лес, прислушивался. Тейтр тоже не говорил ни слова, он заметно растерялся, очутившись под этим зеленым пологом, который, словно зарифленные паруса, многоярусным сводом вздымался над головой. Через некоторое время они сделали привал у ручья и поели, а ручей бежал по краю обширного огороженного участка, и Гест слышал вдали мычанье коров и детский смех. Хельги велел им подождать и куда-то ушел, а вернувшись, сказал, что Эйстейна сына Эйда обычно можно застать у здешнего бонда, с коим они водили дружбу, но, как выяснилось, Эйстейн не появлялся тут уже несколько недель, возможно, сидит при ярле, в Хладире, однако ж туда им ехать нельзя.
— И исландцев в городе слишком много, — добавил Хельги, — так что там тебе опять же делать нечего.
Вдоль огорожи участка они проехали вниз по склону, к сенному сараю. Глухой темный лес высился по ту сторону узкой долины, на дне которой журчал ручей. Гест едва не оглох от птичьего щебета. В сарае оказалось много прошлогоднего сена. Хельги велел им схорониться здесь, разговоров ни с кем не затевать, сидеть тихо и ждать его, он вернется завтра или, может, через неделю, трудно сказать когда, но бонд знает, что они тут, и каждый вечер один из работников будет приносить им еду.
— А лошадей я заберу с собой, — закончил Хельги.
Сидя в дверях сарая, они провожали взглядом Хельги. Гест сказал, что ему все это не по душе. Тейтр согласился и добавил, что особенно ему не по душе лес, он ведь вроде тумана, дальше нескольких саженей вперед не заглянешь, ни направление, ни расстояние, поди, толком не определишь, а в придачу страшенный гомон сонмищ незримых созданий в листве, которая, в свою очередь, распространяет всяческие шелесты и шорохи и переливается несчетными оттенками зеленого, словно бурное море.
— Как думаешь, Хельги вернется? — спросил Гест. — Может, он хочет, чтоб мы сбежали и отвязались от него?
Тейтр пожал плечами и сказал, что вообще ничего не думает, а сбежать хотел еще той ночью, когда они стояли у Агданеса, но Хельги его остановил. Гест проворчал, что он и не заметил. Тейтр съязвил: мол, Гест много чего не заметил, ведь только и делал, что ел да спал. Гест хмыкнул, а Тейтр насмешливо хохотнул.
— Плавать я не умею, — помолчав, сказал он, будто решил пояснить, почему до сих пор здесь.
— А мы в безопасности? — спросил Гест.
— Пожалуй, это зависит от нас самих, — отозвался Тейтр. — Но лес этот мне ох как не нравится, в здешнем шуме ничегошеньки не услышать, да и увидеть тут ничего не увидишь…
Взобравшись на самое высокое место меж огороженными участками, они увидели усадебные постройки на склоне, спускающемся к узкому фьорду. Сели на траву. Солнце стояло высоко в небе. Жужжали насекомые.
В конце концов Гест решил, что надо спуститься вниз, только в сарай не заходить. Оба притаились поблизости, в высокой траве, и стали ждать. Когда стемнело, опять послышались шаги — работник принес еду. Они видели, как он заглянул в сарай, постоял, безучастно пожал плечами и повернул обратно. Поскольку же узелок со снедью он из рук не выпустил, Тейтр встал и заступил ему дорогу. Работник — он был стар и мал ростом, — словно не веря своим глазам, воззрился на чужака, спокойно поставил узелок на траву, обошел их стороной, держась на почтительном расстоянии, и зашагал к усадьбе.
— Заночуем в сарае, — сказал Тейтр.
Наутро, когда они опять сидели на вершине холма, вернулся Хельги, на сей раз одетый как богатый купец — в шелковом плаще цвета темного бургундского вина, с меховым воротником и расшитой каймой, к луке седла подвешен блестящий щит, седельные сумки новенькие, из светлой кожи. Только лошади те же, и выглядел Хельги еще более встревоженным, чем намедни, перед отъездом. Сообщил, что надобно ехать дальше, в долину Оркадаль.
Путь лежал по узкой тропе, змеившейся через лес, средь высоченных деревьев. Хельги, по всей видимости, хорошо знал здешнюю округу, и в следующей усадьбе, которая была намного больше первой, повторилась прежняя история: он оставил их в лесу, а сам пошел в усадьбу и, вернувшись, указал новый сарай, тоже на отшибе и тоже с прошлогодним сеном, но попрочнее давешнего — дощатый, крытый дерном. С порога они видели огороженные угодья, просторные дома и фьорд. За сараем виднелась частая изгородь, а за ней поднималась к небу горная круча. Тейтр сказал, что тут ему нравится больше, он даже птичий гомон готов стерпеть.
— Здесь живет именитый хёвдинг, — сообщил им Хельги. — Некогда один из самых могущественных в стране, из числа ближних людей конунга Олава. После Свольда Эйрик ярл даровал ему пощаду и ради вящей безопасности женил его на своей родной сестре Бергльот, вот с той поры он и сидит тут на покое, это ему не возбраняется.
Гест спросил, как зовут хёвдинга, однако Хельги будто и не слышал, только проворчал, что в ближайшие дни непременно разыщет Эйстейна и наконец-то свалит с плеч долой это нелепое поручение, продаст товары и отправится на юг, в Бьёргвин, [31] где сбудет остатки, а уж оттуда поплывет зимовать на Оркнейские острова, к семье; после смерти конунга Олава он их там поселил.
31
Бьёргвин — старинное название г. Берген.
— Не по душе мне теперь в Норвегии, — заключил Хельги свою речь, ничего не объясняя, и причин дурного настроения, которое внезапно одолело его, тоже не назвал.
Лошадей он опять забрал с собой.
Время остановилось. Погода была чудесная. И днем и ночью. В сарае они только ночевали, а так все больше бродили в холмах, охотились. Тейтр смастерил лук и учил Геста стрелять. Гест пока что ни разу в цель не попал. Сам же Тейтр добыл нескольких зайцев и олененка, с жадным любопытством освежевал их и разделал. Костры они всегда разводили в низинах, причем в разных местах. День ото дня Гест стрелял все лучше. Тейтр отыскал кустарник с прочной и гибкой древесиной — в Исландии такие не росли — и сделал Гесту лук покороче, из которого тот бил почти без промаха.