Стужа
Шрифт:
— Ничья власть не вечна, — усмехнулся Хельги. Сидя верхом на поверженном Тейтре, он молотил его по груди. — В том числе и власть Эйрика ярла.
Эйстейн попросил кормчего стать на ноги и объяснить, с какой стати он тащил его сюда да еще и повод придумал: Эйнар-де хочет с ним встретиться! Хельги пропустил вопрос мимо ушей, а Эйстейн кивнул на Тейтра, который врастяжку лежал в мокрой траве.
— Он что, тоже кого-то убил?
— Не в Норвегии, — быстро сказал Гест.
Исландец надолго задумался, потом буркнул, чтоб они шли за ним, в лесу ждут лошади. Все четверо вскочили в седло, берегом фьорда
Гест лежал в потемках и думал о коврах — черный человек и двое белокожих в желтом, как песок, шатре, подле них стол, а на нем три больших золотых шара, которые, как он теперь догадался, вовсе не из золота, это плоды, ведь все непонятное, что люди видят, врезается в память и требует объяснения, трепещет внутри, точно страх или голод, нарушает спокойное течение мыслей, только вот почему он не видит того, что видит Тейтр, ни опасностей, ни защищенности? Сейчас дикарь, лежа возле борта, храпел, как издыхающий бык, сам же Гест нетерпеливо ждал, когда сон наконец избавит его от голода. Но заснул не раньше, чем услыхал по ровному дыханию Хельги, что и того сморил сон.
Когда он проснулся, вокруг по-прежнему было темно, правда, сызнова жарко и душно, солнце нагрело настил над головой, он был один, корабль не двигался.
Распахнув люк, Гест сразу увидел Тейтра: тот сидел на солнцепеке, прислонясь спиной к борту и полузакрыв глаза. Тихо — слышно лишь легкий плеск зыби о борта, крики чаек да отдаленные звуки города; они снова стояли у Хольма, пришвартованные к кораблю Хельги, но никого из команды не видать, Хельги и Эйстейна тоже.
— На берег поплыли, — сказал Тейтр, и Гест, к своему удивлению, заметил, что на лбу у дикаря залегла озабоченная складка; он теребил тетиву нового лука и прятал глаза. Гесту вспомнилось, как однажды в исландских горах он спросил, из каких Тейтр мест и какого роду-племени, а тот обвел взглядом окрестности и ответил: «Я родом отсюда».
— О чем ты думаешь? — полюбопытствовал он и, заметив на бочке возле мачты миску снеди, жадно накинулся на еду.
— Ни о чем, просто думаю, — ответил Тейтр и молча продолжил это занятие.
Не отрываясь от еды, Гест некоторое время наблюдал за ним, потом спросил:
— Небось прикидываешь, не сбежать ли?
Тейтр с досадой покосился на него и снова закрыл глаза.
— Коли ты сейчас выстрелишь из лука в город, — весело сказал Гест, — то наверняка кого-нибудь убьешь.
Однако ж Тейтр и о луке говорить не желал, попросил Геста посидеть на носу и помолчать, устал он от него и от его чудной болтовни.
Гест пожал плечами, отошел подальше, улегся ничком на палубу и стал смотреть на город. Солнце пригревало спину, он задремал, а Тейтр все думал. Было уже изрядно за полдень, когда от Эйрара отчалила лодка и направилась к ним, сидели в ней только двое — Хельги и Эйстейн, который смотрел все так же недружелюбно, однако несколько более решительно. Он сунул Гесту мешок с одеждой, велел переодеться, потом смерил оценивающим взглядом, на пробу повесил ему на плечо топор, но тотчас же опять снял и в конце концов сказал, что на зиму Гест может остаться при нем. Гест поблагодарил и сразу же спросил:
— А
— Он останется с Хельги.
Гест посмотрел на силача, который по-прежнему сидел с закрытыми глазами и, судя по всему, знал об этом решении, прошел на корму и стал прямо перед ним в новом своем наряде. Тейтр поднялся на ноги, глянул на него и скривился от отвращения. Гест спросил, намерен ли он отправиться с Хельги на Оркнейские острова. Тейтр ощерился, челюстные мышцы желваками вздулись под свалявшейся бородой. А Гест с улыбкой вручил ему меч, полученный в Бё от Торстейна: мол, отныне этот меч тоже принадлежит ему, и, стало быть, он получил от Геста два оружия или даже три, считая вместе с луком. Тейтр меч принял и долго растроганно таращился на него.
— У меня никогда не было друга, — сказал Гест.
Тейтр наконец открыл рот и пробормотал, что у него тоже.
Повернувшись к Хельги, Гест поблагодарил его за помощь и особо подчеркнул, что он всегда может положиться на Тейтра. Ведь Тейтр не таков, каким кажется с виду. Понятное дело, улыбнулся Хельги, он давно это понял. Когда же Гест хотел отдать Хельги половину денег, полученных в Бё, тот наотрез отказался. Тогда Гест протянул ему поврежденный тетушкин браслет и сказал, что такой маленький дар даже Хельги отвергнуть не может.
— Великоват он тебе, — засмеялся кормчий.
— Что верно, то верно, — кивнул Гест.
Они попрощались, Эйстейн с Гестом сели в челнок и поплыли к берегу. В тот же вечер Хельги снялся с якоря и при легком восточном ветре вышел из фьорда.
Бог
В Норвегию Эйстейн сын Эйда перебрался всего два года назад. Он был христианином, но снискал уважение и среди язычников, и среди единоверцев, потому что редко с кем ссорился, а вдобавок умел при случае дать людям нужный совет, так он сам сказал, с легкой досадой, будто жить в окружении одних только друзей не очень-то и хорошо.
Гест кивнул, правда без улыбки.
Они зачалили челнок у Эйрара и зашагали в гору, сперва меж домов, потом по тропинке меж двух желтеющих ячменных нив и опять вниз, к постройкам, разбросанным вдоль реки, то ли незаконченным, то ли полувымершим. Один из Домов пострадал от пожара, на другом двое мужчин ставили крышу, стайка мальчишек везла тачку со щепой к реке, где возле маленького шаткого причала виднелось несколько пришвартованных лодчонок, а больше людей почитай что и нет, как и домашней скотины. Эйстейн сказал, что конунг Олав собирался воздвигнуть здесь свой город, во имя Господа, до самого мыса, однако ж ярлы всегда жили в Хладире и теперь все опять сосредоточилось там.
Наконец они вышли к недостроенной церкви — три стены и ползвонницы, звалась она церковью Богородицы, а священником в ней служил один из Эйстейновых друзей, Кнут сын Горма, уроженец датского Хедебю, с времен конунга Олава проживавший в Трандхейме. Теперь он день за днем упорно трудился, стремясь потихоньку достраивать церковь и при этом не привлекать излишнего внимания трусоватой паствы. Гесту священник сразу не понравился — пришибленный какой-то и глаза прячет, видно, тоже не по своей воле вызвался приютить его, наверняка Эйстейн поднажал; выглядел Кнут священник испуганным, слабосильным, хилым.