Стужа

Якобсен Рой

— Нет, — сказал Гест.

— Да, — сказал Хавард.

Ингольв с досадой покосился на Геста и продолжил:

— Я только хочу сказать, что поход, который вам предстоит, не похож на те, в каких довелось участвовать мне самому, и я знаю, там, куда вы задумали отправиться, друзей у вас нет, ни одного!

В следующий миг он выбежал за дверь. Они оторопело проводили его взглядом. Один лишь Эйвинд бровью не повел.

— О чем это он? — спросил Сэмунд.

— Завтра выезжаем, — сказал Эйвинд. — Гест тоже с нами.

Гест не ответил, в плече у него была рана, которая никак не заживала, хотя не болела, не гноилась. А когда этой ночью пошел спать и кругом царил такой кромешный мрак,

какой бывает, только если все факелы догорели и луна отдыхает, он подумал, что зрение ему в общем-то без надобности, он знал Хов не хуже, чем Йорву, Сандей и конюшню Кнута священника, а еще ему стало ясно, что рана его не будет потихоньку зарастать, она вообще не зарастет, и росту в нем никогда не прибавится, он был и останется ребенком.

И вот он двигается в темноте, не натыкаясь ни на какие препятствия, в темноте без запахов и шороха птичьих крыльев, белая кожа, что ненароком касается его губ, сделалась сухой, точно кора, — Аса пришла к нему в эту последнюю ночь, только он не знает почему, хоть она и говорит, будто пришла, чтобы не забыть его, мол, теперь-то уж навсегда его запомнит, единственного мужчину в своей жизни, ребенка. Он думает, это прощальный дар человеку, который, как она надеется, никогда не вернется, дар вроде того меча, который он получил от Торстейна, покидая Бё. Но вот поодаль брезжит свет, и он видит, что это, внемлет звукам, по которым истосковался, — там море.

«У моря есть конец?» — спросил Тейтр, когда они сидели на берегу Рейдарфьорда, глядя в вечность.

«Нет, — ответил Гест. И, помолчав, уточнил: — Это путь, ведущий во все стороны».

Часть третья

Англия

Давным-давно, восьмилетним мальчуганом, Гест, сидя на дереве, услышал от отца одну историю и теперь рассказывал ее Хаварду:

— К западу от Йорвы, недалеко, за один короткий день доскачешь, расположена усадьба Арнарстапи, глядящая на то же неукротимое море, что раскинулось перед Йорвой, только позади нее высятся исчерна-серые скалы и надежным бастионом блещет ледяная громада Снефелльсйёкуля. Возле усадьбы, как и в Йорве, бежит река. Солнечным летним днем два мальчика и две девочки играли у реки, съезжая по обледенелым склонам. И вышло так, что одна из девочек замешкалась на речной льдине, и течение вынесло ее во фьорд, она сумела выпрыгнуть на морской лед, который в ту пору заходил далеко вверх по фьорду, а остальные дети побежали домой предупредить родителей. Однако тем временем пал туман. А затем началась ужасная непогода, за ночь лед вскрылся, льдины унесло в море.

Все ж таки они наладили лодки и искали целых три дня. Когда же в конце концов прекратили поиски, отец спросил вторую дочку:

«Она была тепло одета, верно?»

«Да», — ответил старший мальчик.

«Тогда она сможет продержаться много дней. Глядишь, доберется до Акранеса или до Рейкьянеса, а то и до Оркнеев или аж до Англии».

Никто из них словом не обмолвился о том, что льдины растают, дело-то шло к лету. Когда же настала осень, а вестей о девочке по-прежнему не было, все решили, что ее нет в живых. Звали девочку Хельга, и было ей одиннадцать лет.

Однако она не умерла.

Хельга оказалась на большой льдине, которая дрейфовала не на юг, а на север, к Гренландии, и через семь дней прибилась к берегу в Браттали; тамошние норвежские поселенцы и спасли девочку, взяли к себе. У них она прожила следующие тринадцать лет — не то рабыней, не то приемной дочерью. Красивая, глаз не отвесть, только вот диковинная ее история наводила на мысль, уж не троллевского ли она роду, вдобавок и работала наравне с мужчинами

и все время твердила стихи, которые сложила на льдине, глядя, как Исландия исчезает в морском просторе, в этих стихах были поименно перечислены все горы на Мысу, включая блистающий Снефелльсйёкуль, — последнее, что она видела в родном краю.

Прожив в Гренландии без малого четырнадцать лет, Хельга села на норвежский корабль, добралась до Нидароса и там перезимовала. А следующим летом исландский купец доставил ее на родину. Она снова увидела горы и отчий дом, встретилась с родичами и соседями. Но покоя не нашла. Ведь все переменилось. Краски, звуки, запахи, люди, дома — незнакомый, чужой мир, который уже никогда не станет ее собственным.

Вот и бродила она в горах, точно призрак. Так-то бывает: коли все считают человека мертвым, он и вправду мертв. Гест помолчал, потом добавил:

— Ты наверняка не поймешь эту историю, ведь рассказ занимает очень мало времени, тогда как семь дней на льдине длятся бесконечно, да еще надобно присоединить пятнадцать лет, прожитых на чужбине.

Тем не менее Хавард объявил, что все понял. От бледности его землисто-серое лицо приобрело оттенок нечистой муки, под опухшими красными глазами залегли черные круги, слюна текла из безгубого рта, который он не закрывал, чтобы ветер продувал язык, зев и глотку. Митотин тоже страдал от морской болезни. Но он хотя бы мог взлететь, прежде чем съеденное запросится наружу, и, раскинув крылья, парил над кораблем точно золотой стяг.

— Но почему твой отец рассказал тебе эту историю? — спросил Хавард.

— Потому что я сидел на дереве.

— А зачем ты влез на дерево?

— Чтобы он рассказал какую-нибудь историю.

Ветер стих. Штиль. Далеко на юге серела у окоема тонкая полоска — Флемингьяланд. [90]

Легкая дымка скользила над гладкой морской поверхностью; слабый теплый ветерок пах лесом, гниющими водорослями, мокрой землей; яркий солнечный диск слепил глаза, а небо словно бы опустилось вниз, белое, каким оно бывает лишь над тающими снегами.

90

Флемингьяланд — древнескандинавское название Фландрии.

Ротан от имени Хаварда приказал взяться за весла и сел подле брата. Гест тоже греб, рана не докучала ему, а насмешки корабельщиков — весло-то втрое больше нашего недомерка! — он пропускал мимо ушей. Мало-помалу и Хавард чуток оклемался, поел, напился воды. Когда же под вечер надвинулась сизая облачная гряда, он сам приказал поднять парус, стал подле Геста у рулевого весла, как и подобает настоящему кормчему, твердо стоящему на ногах.

— Расскажи еще про Хельгу, — попросил он, не отводя глаз от корабля брата, который шел с правого борта, на расстоянии пятнадцати—двадцати корпусов, с левого борта шли еще три корабля, в общей сложности восемнадцать судов — флот Эйвинда сына Ингольва, под белым стягом конунга Кнута, чуть более шести сотен человек, датчане и норвежцы, свей, немного славян, вендов и саксов, что примкнули к ним в Фюркате, Хедебю и Трелаборге, [91] а также два исландских корабля из Эйяфьорда. Над флотом висел вечно трепещущий покров из звуков, из шумов морского похода — стоны корабельных бортов, скрип такелажа.

91

Фюркат, Хедебю, Трелаборг — поселения и лагеря викингов на территории Дании.