Стыд
Шрифт:
Она повесила пальто на вешалку и поставила туфли на полку. Туда, где стояла мужская обувь. Кроссовки и ботинки большого размера, явно не Перниллы. Их никогда больше не наденут. На двери в туалет висело красное керамическое сердце, кухня справа, дальше дверной проем, по-видимому ведущий в гостиную. Не пропуская ни малейшей детали, Моника внимательно смотрела по сторонам, стараясь понять хозяйку этого жилища. Ее вкусы, привязанности, какие качества она ценит в друзьях. На это, наверное, уйдет немало времени. Впрочем, самый важный вопрос нужно решить как можно быстрее.
Сидя на диване, Пернилла без интереса листала газету. Даниэллы не было видно. На закрытом бюро горела свеча в латунном подсвечнике, отблески пламени освещали его широкую улыбку. Увеличенная фотография в гладкой золотой раме. Моника опустила глаза, чтобы избежать обвиняющего взгляда, но тщетно — он видел все. Ей не укрыться. Он словно подозрительно следил за ней, спрашивал, зачем она пришла. Но она докажет ему — и со временем он поймет, что она союзник, что на нее можно положиться. Больше она его не обманет.
Отложив в сторону газету, Пернилла подняла взгляд.
— Сегодня мы, собственно, можем справиться сами. Если у вас не хватает людей…
— Нет-нет, люди есть, все в порядке.
Моника обеспокоенно думала о том, чем ей заняться — как, интересно, помогали Пернилле другие волонтеры? Она никак не могла определиться, а Пернилла тем временем продолжила:
— Не хочу быть неблагодарной, но если честно, то присутствие в квартире множества посторонних людей становится немного утомительным. Разумеется, ничего личного.
Пернилла улыбнулась, чтобы сказанное не прозвучало слишком обидно, но глаза оставались серьезными.
— Мне бы хотелось побыть одной какое-то время.
Скрывая отчаяние, Моника улыбнулась в ответ. Не сейчас, только не сейчас, пожалуйста.
И уже в следующую минуту Пернилла бросила Монике соломинку:
— Но я буду признательна, если, прежде чем уйти, вы поможете мне достать одну вещь на кухне.
Моника почувствовала, что страх ослаб. Ей позволяют войти — большего пока и не нужно. А потом Пернилла сама поймет, что ей же лучше, если Моника будет рядом.
— Конечно. Что нужно достать?
Пернилла поднялась, и Моника заметила на ее лице гримасу боли. И то, как она поворачивает правое плечо в надежде избавиться от этой боли.
— Противопожарный датчик на потолке. Там закончилась батарейка, и он периодически начинает пищать.
Моника вошла на кухню за Перниллой. Быстро осмотрелась. Почти вся мебель из ИКЕА, на холодильнике масса записок и картинок, какие-то глиняные штуки, похоже самодельные, три репродукции — портреты исторических личностей — в простых рамках над кухонным столом. Ей захотелось подойти к холодильнику и прочитать записки, но нет, не сейчас. Она сделает это позже.
Пернилла поставила стул под датчиком.
— У меня проблемы со спиной, а поднять руки над головой я вообще не могу.
Моника встала на стул.
— А что у вас со спиной?
Завязка разговора. Они незнакомы. Моника должна забыть обо всем, что знала раньше.
— Несчастный случай пять лет назад. Дайвинг.
Моника
— Это серьезно.
— Да, было очень серьезно, но теперь гораздо лучше.
Она замолчала. Моника протянула ей блок. Пернилла вынула батарейку, подошла к мойке, и сквозь приоткрывшуюся дверь Моника успела разглядеть спреи, тряпки, щетку и емкости для сортировки мусора.
Пернилла оглянулась, она явно хотела, чтобы Моника ушла. Но та медлила. Она пойдет в обход. Моника посмотрела на портреты.
— Какой красивый портрет Софии-Магдалены. Кисти, кажется, Карла Густава Пило?
Пернилла заметно удивилась:
— Наверное, я точно не знаю.
Пернилла подошла к портрету, проверяя, есть ли там подпись, но ничего не нашла. Она снова повернулась к Монике:
— Вы интересуетесь искусством?
Моника улыбнулась:
— Не совсем искусством — историей. В особенности историей Швеции. А имена художников запоминаются как-то сами собой. У меня бывают периоды, когда я читаю исторические книги запоем, как фанатик.
На лице Перниллы появилась осторожная улыбка, а в глазах даже что-то сверкнуло.
— Как странно. Я тоже очень люблю историю. А Маттиас часто произносил именно это слово. Говорил, что я фанатик.
Моника замолчала, уступая инициативу. Пернилла снова посмотрела на портреты.
— История в каком-то смысле утешает. Читаешь обо всех этих людях, которые жили и умерли, — и начинаешь правильнее относиться к собственным перспективам, легче воспринимаешь свои проблемы, и этот несчастный случай, и боль в спине.
Моника кивнула, словно соглашаясь. Словно она тоже так думает. Пернилла перевела взгляд на свои руки.
— Впрочем, теперь не знаю.
Она сделала небольшую паузу.
— Не знаю, буду ли я искать утешение в истории. Разве что в том смысле, что он мертв, как и все остальные.
Просто слушать. Не питаться утешить — просто слушать и бить рядом.
Наступила тишина. У нее не было слов, и никакие семинары не помогут найти их. Моника искоса посмотрела на дверь холодильника. Ей хотелось рассмотреть картинки и записки поближе. Попытаться найти другие пути к Пернилле.
— Когда он собирал вещи, он выбирал между этим и тем, в котором погиб.
Пернилла погладила надетый на ней свитер. Подняла воротник и прижала к щеке.
— За день до его смерти у меня была большая стирка. Я успела перестирать все. Теперь у меня даже запаха не осталось.
Просто слушать.
Но на семинарах не учат, как выдержать все, что услышишь.
Ее спасла Даниэлла. Из комнаты рядом с кухней донеслось недовольное покрикивание спросонок. Отпустив воротник свитера, Пернилла вышла. Моника в три шага приблизилась к холодильнику и принялась поспешно рассматривать то, что висело на нем. Семейные фотографии, снимки из автомата в пиццерии, несколько фото Маттиаса и Перниллы в детстве. Множество непонятных детских рисунков. Вырезки из газет. Она успела прочитать первый заголовок, когда вернулась Пернилла.