Стыд
Шрифт:
— Это Даниэлла.
Девочка уткнулась лицом в шею маме.
— Она еще сонная, но скоро освоится.
Моника подошла к ним и положила руку на спину Даниэллы.
— Здравствуй, Даниэлла.
Даниэлла еще сильнее прижалась лицом к матери.
— Мы поздороваемся, когда окончательно проснемся.
Пернилла села на стул вместе с Даниэллой. Монике показалось, что Пернилла ждет, чтобы она ушла. Но ей хотелось остаться, хоть ненадолго. Остаться там, где можно дышать.
— Какая красивая! — Она показала на керамическую чашку на подоконнике.
— А,
Моника подошла, чтобы посмотреть поближе. Синяя, малость кривоватая.
— Очень красивая. Я тоже ходила на курсы гончаров, хотя в последние годы времени на это не хватает. Все отнимает работа.
Она даже не лгала. Керамикой она занималась в гимназии.
— Она кривая. Я оставила ее на память, а занятия пришлось прекратить, потому что теперь я не могу долго сидеть.
Пернилла рассматривала чашу.
— Маттиасу она тоже нравилась. Он говорил, что она чем-то похожа на меня. Я хотела выбросить, но он не дал.
Каждый раз при звуке его имени у Моники начинало биться сердце. И учащался пульс — как при опасности. Даниэлла привыкла и теперь смотрела прямо на Монику. Та улыбнулась.
— Если хотите, я могу погулять с ней немного, а вы отдохнете. Я видела у вас во дворе детскую площадку.
Пернилла прижалась щекой к головке дочери:
— Хочешь, родная? Хочешь покататься на качелях?
Даниэлла подняла голову и кивнула. Моника почувствовала, как уходит беспокойство. Как сердце успокаивается и начинает биться в привычном ритме. Первое испытание она прошла.
Теперь нужно сделать остальное.
18
В моче появилась кровь. Впервые она заметила ее несколько дней назад, но началось это, по-видимому, еще раньше. Месячные уже давно не приходили, значит, в организме что-то не так. Но об этом она думать не могла. Ей и так хватало. Она отгоняла мысли прочь, в пространство, но граница, отделяющая от него, внезапно исчезла. И все, что многие годы удерживалось на безопасном расстоянии, обрело очертания, словно запредельное пространство внезапно осветилось мощным источником света. Май-Бритт было так тяжело, что кровь в моче уже не имела значении. Ее положение все равно безнадежно.
Ванья права. Все, о чем она вспоминала, правда, она ничего не искажала, и черные буквы на белой бумаге вернули Май-Бритт все чувства, которые она когда-то переживала. Ей снова стало страшно. Она почувствовала страх еще до того, как осознала его рассудком.
Нельзя поступать так со своим ребенком.
Если ты его любишь.
Проще было бы забыть.
Она смотрела на улицу через балконную дверь. Незнакомая женщина раскачивала качели, А ребенок ей знаком. Девочка, с которой часто гуляет отец и редко мать, у той какие-то проблемы со здоровьем. Не о них ли рассказывала Эллинор? Мужчина, погибший в автокатастрофе. Она перевела взгляд на окно, в котором обычно показывалась мать, но там никого не было.
Прошла неделя с тех пор, как ожило все, чего раньше
Ей нечего защищать.
Но она должна знать.
Эллинор открыла дверь, повесила куртку и поздоровалась. Саба вышла ей навстречу. Эллинор что-то сказала собаке, после чего собачьи лапы снова застучали по полу. Вернувшись в комнату, собака улеглась на свое место. Май-Бритт по-прежнему стояла у окна, притворяясь, что не замечает, как на полпути к кухне Эллинор остановилась и посмотрела на нее. Когда Май-Бритт услышала, как Эллинор поставила на стол пакеты с едой, она приняла решение. Никуда эта девица не денется. Май-Бритт вышла в прихожую, потрогала куртку, убедившись, что Эллинор оставила телефон в кармане. Надо лишить ее возможности с кем-нибудь связаться. Май-Бритт все продумала.
Она ждала в прихожей. Эллинор, появившаяся из кухни с ведром в руках, увидев Май-Бритт, остановилась:
— Здравствуйте.
Май-Бритт не ответила.
— Как вы себя чувствуете?
Через несколько секунд Эллинор, вздохнув, ответила сама:
— Спасибо, хорошо. А вы как?
За последнюю неделю она обзавелась дурной привычкой — начала отвечать от лица Май-Бритт. Невероятно, сколько слов умещается в этом тощем теле. А уж какие ответы она приписывает Май-Бритт! Поразительно, и только. Бесстыжая, фальшивая девица. Но Май-Бритт положит этому конец.
Эллинор скрылась в ванной. Май-Бритт слышала плеск воды в ведре. Всего три шага. Три шага — и дверь с грохотом захлопнулась.
— Что вы делаете?
Май-Бритт навалилась на дверное полотно всей своей массой, ручка дергалась изнутри, но дверь не открывалась. Нет, Эллинор это не под силу — ей не сдвинуть с места гору.
— Май-Бритт, прекратите! Что вы делаете?
— Откуда ты знаешь Ванью?
На несколько секунд стало тихо.
— Какую Ванью?
Май-Бритт недовольно покачала головой:
— Сама знаешь.
— Какую Ванью? Никакой Ваньи я не знаю!
Май-Бритт не отвечала. Рано или поздно она признается. Иначе она не выйдет.
— Май-Бритт, откройте! Что вы делаете, черт вас возьми?
— Не ругайся!
— Еще чего! Какого дьявола вы меня заперли?
Пока она только сердится. Но она забеспокоится, когда поймет, что Май-Бритт не шутит. Почувствует, каково это. Узнает, что такое острый, парализующий страх.
Страх, когда тебя бросили.
— A-а, вы имеете в виду Ванью Турен?