Стыдно не будет
Шрифт:
— Что-то случилось? — спрашивает Рома. Я делаю глубокие вдох-выдох и поворачиваюсь к нему.
А ты не в курсе?
Глава 24
— Помнишь, я рассказывала, что Петр связался с какими-то важными дядьками и занимался для них отмыванием денег? В понедельник в их офис ворвалась полиция, изъяла документы, технику — все забрали. Его арестовали.
Я внимательно смотрю на Рому, он как всегда непроницаем.
— Ясно. Ну, этого стоило ожидать. Если они совсем охренели и тырили без меры — закономерный результат, —
— Он давно этим занимался. А взяли вот только сейчас, — произношу тихо.
— Всему свое время, — Рома заводит двигатель, включает дворники, чтобы убрать небольшое количество снега с лобового. Я молча слежу за движением стеклоочистителей. Туда-сюда, туда-сюда.
— После того, как я тебе рассказала, — четко произношу я, продолжая свою мысль. Он моментально поворачивает голову в мою сторону, и мы встречаемся глазами. Я не улыбаюсь, не позволяю ему подавить себя, как обычно это делаю. Смотрю прямо, даже с вызовом. Только вот моя нижняя челюсть слегка дрожит.
— Это ты сейчас к чему сказала? — ровно спрашивает Рома, продолжая буравить меня взглядом, тоже без улыбки.
— К тому. Вы повздорили. Он тебе угрожал. Я тебе рассказала о том, что он совершает экономическое преступление. Не прошло и недели, как его берет полиция.
— И? — он приподнимает брови.
— Я думаю, ты с этим как-то связан. Разве нет?
Он слегка прищуривается, и мне становится ужасно не по себе. Впервые мне хочется убежать от него. Куда угодно. Сердце рвется напополам от этого его взгляда.
— Как я могу быть с этим связан? Он преступник, их ловят и садят. Логика присутствует, нет? Или его арестовали незаслуженно?
— Теперь за всеми моими знакомыми, кто совершает проступки, будет приезжать полиция? Я тоже как-то курила травку.
— Янка, ты что несешь вообще? — он пытается отшутиться, но выходит неискренне. Я понимаю, что промолчать уже не смогу. Это точка невозврата, после нее не получится делать вид, что ничего не случилось. Мое сердце разгоняется до предела. Я его люблю, но я не могу ему простить Петю. И к своему ужасу понимаю, что никогда не смогу.
— Рома, — мой голос слегка дрожит, — я знаю, что ты никакой не альпинист. Ты из Росгвардии. И почему-то скрываешь это, — он опускает глаза, потом вскидывает их. Взгляд холодный и даже равнодушный. — И судя по тому, что ты все время врешь, — слово «врешь» получается особенно грубым, — то ты служишь или в ОМОНе, или в отряде быстрого реагирования. Я права? — по мимике понимаю, что угадала.
— Вау, — он приподнимает брови, — вот, оказывается, как.
— А ты думал, я наивная дурочка? Лапши мне на уши навешал, а я и рада?? Почему ты не сказал раньше, что из СОБРа? Что это за тайна такая? Может быть, это ты был одним из тех, кто арестовал Петра? — я пытаюсь сдержаться, но повышаю голос. Боже, я кричу на него. В понедельник он действительно был весь день свободен, мы увиделись только поздно вечером.
— Мог бы быть и я, — он не говорит, а обрубает, от этого тона я должна была бы расплакаться и рыдать еще долго, но почему-то именно сейчас глаза остаются сухими. — Но я в отпуске. Все верно, Яна. Значит, справки обо мне наводила? Вместе с отцом? — склоняет голову набок. — И давно вы в курсе?
— У меня встречные
— Лет ему сколько? Пацану твоему. Явно больше восемнадцати.
— Рома, а это сейчас не имеет значения, — произношу ледяным тоном. И мы смотрим друг на друга несколько безумных, страшных секунд, после которых я первая отвожу глаза. Опускаю взгляд, уступая ему победу. Пусть делает с ней, что хочет. Но уже без меня. Отмечает в одиночестве. Моя рука ложится на ручку двери. Он тянется и пытается меня задержать.
— Посмотри на меня. Ну посмотри. Тебе следовало сразу сказать мне, что ты догадалась. Черт, Яна, ты слушала мои ответы на свои вопросы, а сама думала: «лжет». А после этого спокойно разрешала себя трахать? — его тон мне совсем не нравится. В нем мало грубости, но нечто иное присутствует в избытке. Разочарование? Мне больно от его слов. — Я думал, ты другая. Искренняя моя девочка. Или нет? Посмотри же на меня. Я хочу видеть твои глаза.
— Не хочу, я не на допросе, — я дергаю ручку, дверь открывается. Он хватает меня за рукав — через пуховик, не больно, но держит крепко.
— Я тебя отвезу домой, — приказывает. И меня это бесит. Просто последняя капля.
— Руки убери. Убери! — я снова на него кричу, он убирает и поднимает их. — Не трогай меня больше никогда, — я хочу взглянуть на него еще раз, но боюсь.
— Я просто отвезу тебя домой и уеду, — говорит мне спокойно. Я реагирую на его ровный голос вспышкой ярости. Он снова безразличен. Ему пофигу. Я набираюсь смелости, смотрю ему в глаза и не читаю в них ровным счетом ничего.
— Мне жаль, что я рассказала тебе так много, — выхожу из машины. — И вообще жаль. Надеюсь, тебя повысят или что там полагается за раскрытие преступлений, — хлопаю дверью.
На улице давно темно, несмотря на качественную работу фонарей. Я тороплюсь обратно в здание, трусливо прячусь в стенах офиса. На входе охрана, она его не пропустит. Не будет же он с ними драться, Господи! Взбегаю по лестнице на второй этаж и смотрю в окно таким образом, чтобы меня не было видно. «Х5» стоит еще некоторое время на месте, после чего трогается и пропадает из поля зрения. А мне так плохо, так тяжело даже просто держаться на ногах, что я опускаюсь на корточки. Выжатая до капли, будто пустая внутри, лишь сердце глухо колотится в ушах.
Он уехал. Как хорошо, что не стал меня догонять и продолжать этот невыносимый разговор. Хорошо же?
Кусаю губы, сжимаю пальцы в кулаки. Охрана может доложить отцу, нужно держать себя в руках. Я поднимаюсь пешком на свой этаж, стараясь держать лицо, — в кабинете, где сидят айтишники, все еще горит свет. Захожу к себе, беру первую попавшуюся папку, выкладываю из нее документы. Сделаю вид, что возвращалась за важными бумагами, с которыми хотела поработать дома. Электронный документооборот? Нет, не слышала. Ничего умнее просто не смогла придумать так быстро. Вызываю такси.