Стыдно не будет
Шрифт:
— Страшно хотелось трахаться! — подсказываю.
— Единственное, что меня действительно волновало, — это девушки, — поправляет меня насмешливо. — Но тепло, — смеется. — Ладно тебе, хотела — слушай! Работы сразу дали море — нудной, скучной, но, тем не менее, работы. Поставят — и стоишь часами. Плюс ежедневные серьезные тренировки, так как я планировал переводиться в СОБР, а там вступительный тест Купера. Ну и вот. Лето, жара. Дежурю, скучно, пялюсь на проходящих мимо. Начал украдкой знакомиться с девчонками прямо на месте. Если беседа завязывалась, диктовал свой номер, кто-то перезванивал. Машка тоже перезвонила. Сходили погулять, закрутилось. Она уже работала, снимала комнату в общаге в Роще. То, что надо. После армии я
Тогда Машка была полностью на моей стороне. Пела, как классно: спецназ и все такое. Я по острову Отдыха бегал, она там гуляла, круги считала, потом засекала время на упражнения, надо было уложиться в норматив. Все было просто, обыкновенно, без драм — мне подходило. Расписались. Потом меня неожиданно взяли в СОБР, сам не ожидал, что так быстро. С первого раза редко кто сдает вступительный тест, я хоть и в десанте служил, но опыта-то мало. Сами пригласили, приняли. И началось.
Они с мамкой обсудили и решили, что мне такая жизнь не подходит. Оказывается, никто не воспринимал всерьез мои стремления, дескать, я пострадаю ерундой в ОМОНе и вспомню о существовании диплома.
— И что? — спрашиваю, потому что он замолчал.
— И все. Если с мамой я могу договориться, она такой человек, прямая как шпала: сама может ляпнуть резковато, но и с ней можно откровенно и по сути. Не обидчивая. С Машкой такое не прокатило. Когда я по первости приходил с разбитым лицом или вымотанный до тошноты — а тренировки были очень жесткие, никто в город просто так новичка не выпустит, — она начинала плакать. Вот просто захожу в комнату, она смотрит на меня и шмыгает носом.
Поначалу это было прикольно: утром собираюсь на смену, она обнимает, как в последний раз. Потом напрягать начало.
После разговора с моим начальством — это стандартная процедура, родственников вводят в курс дела, — она со мной неделю не разговаривала. «Увольняйся и все».
Раз уж мы откровенно: мне в этот период тоже нелегко приходилось. Первая серьезная тренировка по штурму здания. Посвящение. Такое, знаешь, отрезвляющее. Отрабатывали ситуацию: здание, террористы, якобы заложник. Все шло по плану: работа снайпера, граната, сигнал штурмовой группе — мы пошли. Я забежал в задымленное помещение и услышал, не поверишь, младенческий плач. Надрывный, громкий. Следом сковал ступор. Разумом-то понимаю, что здание на территории тренировочного лагеря, здесь не может быть настоящих заложников, тем более детей. А все равно паника. Теория мгновенно вылетает из головы, мы переглядываемся, застыли, как бараны. Тогда из-за угла выходит инструктор и с травмата стреляет каждому в грудь, как по удобнейшей мишени. Следом наводит оружие на дальний угол, где стоял магнитофон, стреляет туда, и сухо произносит: «Бойцы убиты, заложник убит. Операция провалена».
Расстояние маленькое, мы хоть и в жилетах, но больно адски. И какой-то шок. Начинает доходить, что не в сказку попал. Трудно сохранить голову холодной, а мысли четкими, когда сталкиваешься с чужой бедой, особенно если дети, просто не дай Бог — дети. Этому тоже приходится учиться, привыкать.
Мне было сложно переваривать эту ситуацию и побороть страх, а Машка меня в тот период не поддержала, я сам справился. Наверное, тогда и треснуло. Но я честно пытался еще долго.
Она вроде привыкла к новой жизни, подружилась с женами моих сослуживцев, вместе они как-то эту тему мусолили, попустило. Но чем увереннее у меня шли дела, тем чаще мы ссорились дома. «Тебя вечно нет. Телефон недоступен». У нее беда, а позвонить некому. «Тебя убьют. Ты меня не любишь, любил бы — давно уволился».
— Ром, почему ты и правда не уволился? Если дома стало так плохо.
— И кем бы я был тогда? Просто чьим-то мужем?
— Ты спортсмен, у тебя образование. Можно было попытаться
— Снежинка, что ты придумываешь. Тебе же папа должен был рассказывать. Посмотри на меня, — говорит мягко. — Это так не работает: попытаю-ка удачу в силовой структуре, а там как пойдет? Не-а. Ты вообще хотя бы примерно представляешь, сколько я всего сделал, чтобы попасть в отряд? Сколько потратил сил, времени, нервов, энергии? Я шел к этому с детства — чистая биография, знания, ФИЗО. Да, был еще и вопрос везения, но шансов дается не так много. Мне нравилось абсолютно все. Окружение, темы, что обсуждались внутри отряда, статус, перспективы. Я хотел быть частью всего этого. И вот, достигнув успеха, все бросить из-за бабы?
— Жены, Ром! Любимой женщины, — беспомощно развожу руками.
— Я не видел адекватной причины, — он глушит мои эмоции своим спокойным тоном. — «Я боюсь за тебя» — не причина. Это дешевая манипуляция, с помощью которой можно вытребовать что угодно. Кем она меня хотела видеть? Сидеть в офисе — не мое, я не могу с утра до ночи за столом. Торговым представителем? Просто тренером? Серьезно? Мне вот-вот должны были капитана дать.
— Ты ей это объяснял?
— Да, конечно. Все эти подколки и давление на чувство вины были исподтишка. Потихоньку и постепенно. Они там с матерью сговаривались и капали на мозг. Медленно, день за днем. Не так чтобы сразу грандиозный скандал и разрыв. Я сам не понял, как запутался в паутине вечного чувства вины. Начались бойкоты. Претензии. Домой идти вообще не хотелось. Дважды она подавала заявление на развод, потом клялась, что любит, просила прощения. Погорячилась, дай шанс. Месяц, два — и снова по новой.
Когда меня впервые порезали… Не тут, — он показывает на торс, — это в армии. Руку, — демонстрирует короткий белый шрам на плече, — она ушла к родителям почти на месяц. Оперативники ошиблись, по наводке нужно было брать двух дилеров, а их там толпа оказалась и все вооружены. Ничего, отбились. Ездил за ней, мирился, вроде как… блть, просила. Обсудили, что такое бывает, но по сути-то ерунда. Надо было уже тогда расходиться, потому что потом начались ультиматумы.
— Какого плана?
— Да какого угодно. «Я не буду тебе рожать, ты умрешь, я останусь вдовой». Не то чтобы я настаивал в то время на размножении, но неприятно. «Даже не рассказывай мне ничего, не хочу жить в твоем криминальном мире». «Ага, болит? То ли еще будет!». Но это уже перед разводом, последние капли, мы практически разъехались уже, я или по командировкам, или у матери ночевал. Зато денег много привозил, там-то тратить сильно негде, — улыбается.
— А где вы с ней жили? — перебиваю. Он хмурится:
— А, это тоже важно? У нее, выкупили вместе комнату, она в ней осталась. А эту квартиру я не так давно взял, бабуля наследство оставила, пополам с Инкой разделили, я добавил.
— Понятно. Это сколько вы прожили? Года три? — прикидываю в уме даты. Он хмурится, тоже считает.
— Да, где-то так. В общей сложности три-четыре. А потом напряг начал отражаться на работе. Психолог мне объяснила, что я увяз в больных отношениях. Когда людям плохо друг с другом, но расстаться они не могут. Ссориться и издеваться становится привычкой. От плохих привычек настоятельно рекомендуется избавляться.
— Ты посещал психолога?
— У нас есть в отряде. Мало ли вдруг у меня кукуха поехала, я на противоположный пол затаил обиду, а меня с автоматом в город выпустят. Психолог спросила, что мне дают эти отношения. А давали они мне постоянное чувство вины, ощущение нереализованности и раздражение. Их давно следовало прекращать. Мне просто было не до этого.
А потом и повод подвернулся. В очередной раз я приехал после месячного отсутствия, соскучился, поперся к ней. Машки дома не оказалось, хотя ночь. Только записка с текстом, что раз она меня ждет у окошка сколько требуется, теперь моя очередь ее искать по городу.