Стюардесса
Шрифт:
В ответ раздались сначала недоуменные, робкие смешки, которые перешли в громкий и радостный смех. И аплодисменты. Людям была необходима разрядка после напряжения и смертельного страха.
— А теперь возьмите ручную кладь и постройтесь у выхода, — велела Динка. — Как только я открою дверь, выходить будете быстро, вплотную друг к другу.
Теперь пассажиры уже спокойно следовали ее указаниям, самое страшное было позади.
Глава 27
— Нет, я абсолютно ничего не чувствовала,
Рядом с ней Танька Шохина говорила ровно противоположное:
— Я чуть не умерла от страха. Абсолютно не помню, что делала. Просто как автомат…
Двум молоденьким стюардессам достались все лавры славы, их крупные фотографии украсили первые страницы «Пари матч», вечерних газет и еженедельника «Катастрофы недели». Да и кого еще было печатать, не эту же старую грымзу со странным славянским именем. Его и не выговоришь, не то что написать по-французски.
Сашенька Тарасова от стыда пряталась в своем гостиничном номере, а мужская часть экипажа делала разбор полета и писала объяснительные. Зато Динка с Танькой были нарасхват.
Не бывает худа без добра. Их лайнер после приводнения затонул в акватории Сены, едва стюардессы успели вывести людей, и пока шло разбирательство и верхи решали, что делать с лайнером, как поднимать такую махину, весь экипаж разместили в одной из лучших гостиниц.
Журналисты вволю удовлетворили свое любопытство, ни на секунду не оставляя девчонок, сопровождая их и в магазины, и в кафе.
Парижане готовы были на руках носить героический экипаж, спасший жизни многим их соотечественникам.
— Слушай, я чувствую себя как Жанна д’Арк, — сказала Танька. — В смысле национальной героиней.
— Должна тебя разочаровать, — фыркнула Динка. — Французы ее на костре сожгли.
— Вот она, людская неблагодарность, — вздохнула Танька, примеряя шляпку. — Мне идет?
Динка кивнула. Миленькая круглая соломенная шляпка с букетом фиалок очень шла к рыжим Танькиным волосам.
— О! Мадемуазель э ля рюс стюардесс?! — воскликнул продавец, взглянув на Таньку, и схватил с прилавка вчерашний номер вечерки. — Презент, презент…
Танька взглянула в зеркало и благосклонно улыбнулась:
— Правда? Спасибо. Я бы в жизни такую дорогущую не купила. Дин, ну за что тут пятьсот франков платить?
— А ты фирму видела? — хмыкнула Динка. — А дареному коню в зубы не смотрят.
Через пару шагов вновь налетели репортеры и защелкали фотоаппаратами, снимая Таньку в новой шляпке.
Динка поразмыслила, вернулась к прилавку и тоже нахлобучила на голову шляпку, но изящную, велюровую «таблетку» с вуалькой.
— Же ля рюс стюардесс, оси… — для доходчивости она ткнула пальцем в фото, на котором стояла рядом с Танькой, и повернулась к репортерам.
В конце концов, она тоже заслужила себе шляпку!
— Презент… — растерянно пробормотал вслед продавец, оглядываясь, нет ли поблизости еще кого из русских.
Вечером
И вправду, так мужественно выглядел высокий, худощавый командир с мальчишеским лицом рядом с испещренным морщинами, суровым вторым пилотом. Солидный штурман, молоденький бортинженер и угрюмый, насупленный радист — все возрасты, все типажи, как по заказу папарацци.
Динка смотрела на Костю и невольно восхищалась. Как ему, оказывается, идет форма! И какие мужественные складки у него в уголках губ… и с какой очаровательной скромностью он держится, но при этом какая сила чувствуется внутри…
И он явно пользуется вниманием противоположного пола… Гм-м…
Динке совсем не понравилось, что к Косте тут же подскочили две юркие француженки, бойко защебетали на смеси французского с английским, дополняя речь многозначительными улыбками. А Костя-то расцвел, подхватил дам под ручки и увлек к бару.
У! Бабник! Динка гневно отвернулась. Фу, даже настроение испортилось. Разве можно так легкомысленно вести себя на официальном торжественном приеме?! А еще командир! Весь экипаж позорит! Что теперь французы о них подумают? Его принимают, как героя, а он… Казанова!
— Ты чего надулась? — спросила Танька. — Смотри, какое чудо!
Она с восхищением рассматривала свой бокал с коктейлем, украшенный крошечным разноцветным зонтиком. Он был совсем как настоящий, даже раскрывался и закрывался. Танька незаметно вынула его из бокала и сунула в карман.
— Для Дуськиной Барби, — смущенно пояснила она.
…Сашенька Тарасова еще не отошла от пережитого шока, и Евлампия из солидарности осталась с ней в гостинице. Она хоть и злилась на эту никчемную вертихвостку, которая не умеет себя держать в руках, но врожденное чувство коллективизма не позволяло Евлампии оставить товарища одного.
А той даже на прием идти не захотелось, хотя раньше Сашенька никогда не упустила бы возможности пококетничать и покрасоваться. Даже мысль о том, что там можно закадрить какого-нибудь французика, а в перспективе и окрутить его, не упустив своего счастья, сейчас ее не вдохновляла. Ничего не хотелось, наступила полная апатия и безразличие ко всему. Только одна мысль еще тревожила.
— Теперь меня все презирают? — глядя в окно, вздыхала Сашенька’ — Мне что теперь, в другой экипаж проситься?
Евлампия строго поджала губы:
— Ты всегда от трудностей сбегаешь?
— А как мне теперь летать? — Сашенька говорила медленно, словно заторможенная. — Я не знаю, как на борт поднимусь.
— А через «не могу» не пробовала? Иногда помогает, — сказала Евлампия. — Пересиль себя, я рядом буду, если что. Страшнее, чем было, уже не будет.
— Да уж… — поежилась Сашенька. — Знала бы, в жизни не пошла в эту авиацию.