Суббота навсегда
Шрифт:
И непонятно было, он ироничен или изысканно любезен — потому как трудно себе представить полицейского изысканно любезным без всякой задней мысли.
IV. МОТИВ. ИСКУССТВО БЛИЖНЕГО БОЯ НАШИХ ОТЦОВ
Бывает, хустисия с коррехидором не видятся по целым месяцам, а сообщаются друг с другом исключительно через вестовых. Сегодня — исключение. Сегодня голубой шелковый халат на горностаевом меху альгуасил созерцал дважды, владельца ж его — и того больше: днем ведь он еще забегал к его светлости с моим фантиком.
Великий
Перед доном Хуаном высилось две стопки бумаг: одна постоянно росла за счет другой — той, в которой лежали приговоры, еще не утвержденные его светлостью. Утверждение занимало десять секунд — ровно столько требовалось коррехидору, чтобы обмакнуть перо в чернильницу и поставить свою подпись. Недаром его прозывали Хуаном Быстрым. Перо у него в руке до последнего волоска было белоснежным — сомнений он не ведал.
«Мария Эвита из Медино-Селла, призналась в том, что сожительствовала с инкубом. Передана светской власти для соответствующего наказания… Ганансьоса по прозвищу Лахудра, местная, сожительствовала с инкубом и двумя суккубами. Передана светской власти… Сильвато из Мурвиедро, дезертировал с оружием в руках. На флот пожизненно… Пипота из Сагонты, Мадридской области, призналась во встречном колдовстве. Передана… Томас Двухгривый, леонец. Ношение гульфика, пятьсот песет… Чивелидаки, местный, штаны с гульфиком. Пятьсот песет… Кронцукер по прозвищу Серый, шил гульфики. Двадцать пять дукатов… Барбадосский Гигант, негр, половые действия вне сосуда, содомия третьей степени. Медленная гаротта… Гарсиа из Мурсии, в споре с севильянцем Эскамильо нанес последнему увечье первой степени, отчего тот лишился обоих глаз. На флот с правом выкупа… Лорка Неброская, из Кордовы, незаконно присвоила себе два селемина лиорского порошка, оставленного ей по поручительству. „Королевская Скамья“ с правом выкупа… Роках, по прозванию Беарнец: сожительство с инкубом содомским способом, богохульство второй степени, наведение порчи на садовника сеньоры Аранда. Передан светской власти для соответствующего наказания…»
— Прошу, дон Педро. Вы по долгу службы?
— Да… на сей раз это печальный долг, ваша светлость.
«Тавтология. Радостных и не бывает». А вслух коррехидор переспросил:
— Печальный? У вас что же, имеются неоспоримые доказательства невиновности дона Эдмондо?
Альгуасил не поверил своим ушам.
— Мой друг, — продолжал коррехидор, — пусть меня называют дурным отцом, но причины рождают следствия. Это благо — имея такого сына, относиться к нему, как он того заслуживает, о дурном думать дурно и злому желать зла. Иначе позор сыновнего нечестия ляжет и на отца, излившего свою любовь на недостойного.
— Но, насколько я понимаю, располагай дон Эдмондо верным alibi, он был бы вправе считаться примерным кабальеро и добродетельным сыном.
— Очень ошибаетесь, это ничего не меняет.
Выдержав паузу — в тщетном ожидании услышать, почему, собственно, это ничего не меняет — альгуасил произнес:
— И вашу светлость не интересует, какой смысл
— Вы хотите сказать, что у Эдмондо был мотив? — с живостью воскликнул великий толедан.
— Как и у любого другого. Удавленник имел при себе тридцать тысяч эскудо золотом.
— Великий Боже! Это целое… и где они теперь? У моего сына?
— Я еще не имел случая побеседовать с доном Эдмондо. Этот случай — я разумею убийство Видриеры — как каравелла, приплывшая только что из Новой Испании с товарами: глаза разбегаются, не знаешь, за что хвататься.
— Ну так хватайте эту самую каравеллу за… — в возбуждении дон Хуан заходил взад-вперед, напевая «Получишь смертельный удар ты от третьего…».
— Протеже вашей светлости Видриера…
— Он больше не мой протеже.
— Понимаю и разделяю. Протежировать мертвецам — пустое дело. Видриера, который имел при жизни счастье пользоваться некоторой благосклонностью вашей светлости, не единственная жертва этих молодчиков…
— Молодчиков?
— Орудовала шайка, и это запутывает дело. Единственная свидетельница, которая могла показать, что дон Эдмондо побывал у «Севильянца», была сегодня задушена, в точности как Видриера.
— Ну, это не беда. Есть и другие свидетели.
— Позволительно ли будет полюбопытствовать у вашей светлости, кто именно?
— Вообще-то я не выдаю своих шпионов, как, впрочем, и вы своих, хустисия. Но здесь другое дело. Сеньор Лостадос сопровождал своего друга, когда тот вдруг уподобился неверным собакам, что покушаются на наши твердыни. Но, — усмехнулся коррехидор (не без самодовольства, очевидно, что-то вспомнив), — твердыня не пала.
Хустисия тоже усмехнулся. Иначе. Ему вспомнилась сладкая парочка в отеле Севильянца.
— И это стало известно от дона Алонсо?
(А вот что вспомнилось коррехидору?..)
— По-вашему, это может быть неправдой?
— Напротив, ваша светлость. Это лишний раз доказывает, что у дона Эдмондо были причины убить на поединке друга.
— Алонсо убит? Но он же с севера, настоящий идальго. Эдмондо же и рапиру толком держать не умеет.
— Силы были равны, ваша светлость. Но фортуна повернулась к дону Алонсо спиной, — вопрос, почему она повела себя столь неучтиво, альгуасил обошел стороной. — Если бы не образок с изображением святого Ипполита, шпага дона Эдмондо меткостью могла бы поспорить со стрелой Эрота, за которой все же было последнее слово.
— Черт возьми, так он не умер?
— Он умирает. Но только от любви. За ним ходит самая красивая судомойка в Толедо, вскружившая не один десяток голов.
— Подозреваю, что я уже слышал о ней. Тем лучше, тем лучше… «Получишь смертельный удар ты от третьего…» Откуда это, кстати? «Получишь смертельный удар ты от третьего…» Древние говорили: «Женская красота — это зеркало богов». Поскольку боги древних суть демоны, которых дьявол прибрал к рукам, церковь этого не отрицает. А дьявола, говорю я, лучше загонять Богом данною нам пикой в его исконные края, чем слать ему бесплотные вздохи и слагать в его честь вирши, как поступают чахнущие от любви. Дать восторжествовать над собой женским чарам то же самое, что дать восторжествовать над собой аду. Священный долг — разить, разить и разить змея, подобно святому Георгию. Не затупилось бы копье…