Субботней халы аромат
Шрифт:
Четвертый, взрослый уровень – член КПСС [19] – как партийность зрелого члена общества. Если хочешь занять в жизни значительное, возможно, руководящее место, если хочешь сделать профессиональную карьеру, если хочешь иметь право на заграничные поездки и привилегии, стань членом КПСС.
Мне было семь лет. Пришло и моё время начинать восхождение по партийной лестнице, быть избранной в пионеры. Процедура вступления всегда проводилась очень торжественно на общешкольной линейке. Из Красного Уголка, специально отведённой школой комнаты, выносились большие красные флаги, портреты наших вождей,
19
Коммунистическая Партия Советского Союза.
Серьёзность обстановки подогревалась присутствием директора школы, учителей и учеников разных классов. Старшеклассники-комсомольцы повязывали красные галстуки нам, своим младшим товарищам, вступающим в пионеры. Улыбались все, и взрослые, и дети. Глаза присутствующих светились искренней радостью и счастьем. Это был незабываемый праздник в жизни каждого из нас.
И, как славный венец обряда посвящения, следовал призыв:
– Пионеры, к борьбе за дело Ленина и Сталина, за дело нашей коммунистической партии будьте готовы!
Все пионеры должны были отдать салют и громким хором ответить:
– Всегда готовы!
Что, спрашивается, знает семилетний ребёнок о «деле Ленина и Сталина»? О каком «деле» коммунистической партии идёт речь? Но от этого ребёнка уже требуется клятва верности и готовность вершить эти дела. Без всякого знания и понимания дети всей страны неосознанно проходили через эти партийные ступени, воспринимали приход каждой из них как праздник, искренне ликовали и радовались своему счастью. И при этом верили, что так и должно всё быть, и что это единственно правильный способ понимать себя в коллективе.
Я была полна ощущением того, что теперь я смогу и должна совершать героические подвиги для защиты моей страны от любых врагов. Я сильная и всё смогу! Я шла и, не обращая внимание на прохожих, пела чуть ли не во весь голос песню «Партия – наш рулевой», ноты которой купила мне Мама. Эту гордую маршевую мелодию, написанную советским песенником Вано Мурадели, я действительно очень любила, видя в ней крепкую энергию и силу. Семилетняя, я распевала её во весь голос дома, маршируя вокруг стола, стоящего посреди комнаты, просто так, для себя. В моём воображении представлялись героические краснознамённые картины и парады. И, приходя в себя от этих видений, я замечала слегка смешливую мамину улыбку и добрые искорки в её глазах, ласково глядящих на меня.
В тот знаменательный день я шла и думала о моих беленьких и смугленьких одноклассницах. Они такие разные, но все, как и я, согреты солнцем нашей великой Родины, как пелось в наших детских советских песнях. Огромный лозунг, висящий над Красным Уголком, ЗА ДЕТСТВО СЧАСТЛИВОЕ НАШЕ СПАСИБО, РОДНАЯ СТРАНА, каждодневно подтверждал право каждого маленького гражданина СССР на безоговорочное счастливое детство и уверенность в завтрашнем дне. Этот лозунг сопровождал меня по всем дошкольным и школьным учреждениям. Я упивалась своим советским счастьем, будучи октябрёнком, пионеркой и комсомолкой, не зная и даже не подозревая, что для многих детей в реальности это был мираж, приносящий боль и разочарования. По разным причинам. И что были семьи с ярлыком врагов народа, дети которых хлебнули немало взрослого горя.
Все истории о детях, рассказанные в этой главе, реальны. Они должны быть поняты читателем как собирательные типичные образцы того, насколько в действительности «счастливым» было детство в бывшем Союзе Советских Социалистических Республик.
Боренька
Начало июля 1941 года. Одесса.
Раннее утро предвещало тёплый светлый день. Голуби воркуют на крыше, весь двор ещё спит.
Тревожный настойчивый стук в дверь за мгновение ока прогнал сладкую сонную дремоту.
– Мадам Бродская! Проснитесь! Мадам Бродская! Дорочка!
Бабушка Рахиль Давидовна бросилась к дверям и загремела цепочкой.
– Кто там? О! Это вы, мадам Фанштейн? Сейчас… Минуточку… Входите пожалуйста. Что случилось? – спросила она, впуская раннюю гостью.
– Мадам Бродская, вы же знаете, мой зять служит в пожарной конторе. Как для семьи пожарника, к нам где-то через час-полтора пришлют машину уехать с Одессы подальше. Немцы ведь совсем близко. Вот-вот будут здесь. Нам всем надо бежать, вы знаете почему. Едемте с нами, мы скажем, что мы все – одна семья.
– А вдруг нам не поверят? Что тогда?
– Поверят-не поверят… Собирайтесь! Нас ведь только двое, я да Евочка. Скажем, что мы все одна семья. Берите самое необходимое, документы, вещи для Бореньки, тёплое что-нибудь. Вы сами знаете. Тольки скорее… Всё! Собирайтесь!.. У нас час времени… Всё, убегаю… Пока, пока, пока…
Мадам Фанштейн и мадам Бродская жили дверь в дверь с незапамятных времён и по старой привычке называли друг друга непременным титулом «мадам». Они прекрасно знали имена, но иначе не общались. Не понимали иначе. В этом выражалось их взаимное уважение в ключе старых духовных ценностей и хороших манер. Мадам Бродская была полненькая, с активно редеющей кудрявой рыжей головой. Мадам Фанштейн была посуше и казалась маленькой рядом с ней. За много лет жизни рядом их семьи почти сроднились и делили все беды пополам. С юности дружили между собой и их девочки, Дорочка и Ева. Они обе были замужем, и Боренька, рыженький, как бабушка и мама, был первым представителем третьего, самого юного поколения в их семьях.
Пришла беда, началась война. Мужчины обеих семей, кроме дедушки Ефима Абрамовича, были призваны на фронт. Правда муж Доры, Тимофей (Товье) Бимбад, ещё до рождения Бореньки начал учёбу в Москве в Лётной академии. Он ушёл на фронт прямо с институтской скамьи, не успев повидаться с семьёй и не увидев ни разу маленького сына. В первые дни войны их, молоденьких недоученных курсантов, посадили в самолёты и послали защищать родное небо. Он был одним из тех, кто погиб в эти первые дни, «пал смертью храбрых или пропал без вести», как было сказано в полученной похоронке.
Немцы успешно врубались вглубь Украины и люди, кто как мог, пытались обезопасить себя, покидая город. Эвакуация еврейского населения Одессы шла полным ходом. Уезжали все, кто только мог. А те, кто не мог по любым причинам, ворочаясь, не спали ночами, одни – надеясь на немецкую порядочность, другие – неизвестно на что. Бродские не испытывали иллюзий и, понимая ситуацию, были благодарны судьбе за возможность уехать вместе с близкими им Фанштейнами. Их было четверо: мадам Бродская, то есть Рахиль Давидовна с мужем Ефимом Абрамовичем и их дочь Дора с маленьким полуторагодовалым Боренькой.