Суд да дело
Шрифт:
видимо плоскогрудые ревновали и добились
чтобы корсет изменил свое назначение выставлять
а взял на себя роль скрывать
чтобы стальные пластины и китовый ус
сжимали бедных женщин до размера доски
до потери дыхания
и ведь не мужчины решили нас мучить
нет сами все сами
И уж коли речь и пальцы дошли до плодов
сознаюсь что каждый раз
когда я вижу как жадно ты тянешь их в рот
я боюсь твоего разочарования
ты может быть думал что это яблоки с Древа Познания
добра и зла
и
но это не так Творец не мог оставить их нам
иначе бы мы обогнали вас в познании
и отвлекались от главного дела родить
И уж коли речь и все остальное дошло до "родить"
прочь последняя нейлоновая преграда
прочь одеяла и пижамы
мы станем совсем одна плоть
хотя для этого придется совершить много
довольно смешных движений
больше тебе чем мне
это все же так смешно и несправедливо
что я могу лежать не напрягаясь
обнимать тебя и видеть белый свет
а ты должен отжиматься на руках как гимнаст
или остаешься уткнувшись лицом в подушку
да еще вынужден скакать взад и вперед
как мальчик на лошадке-скакалке
хотя в этом светится смысл
быть может это проверка пути
пробный вагончик пускают по новой дороге сто раз
прежде чем пустят поезд с бесценным грузом
и помнишь мы говорили о бедности языка
о том что мы не можем передать друг другу
что с нами происходит в эти минуты
поэтому мудро умолкаем
и я тоже скоро вот-вот замолчу онемею
мы перейдем на язык цветов
ты так и сказал что в тебе расцветает цветок
заполняет лепестками все тело
это можно изобразить на экране
цветы будут разными иногда это мак
в другой раз пион рододендрон магнолия орхидея
так вот я хочу успеть сказать тебе
что у меня сегодня расцветает гладиолус
цветок за цветок по длинному стеблю
цветок за цветком цветок за цветком цветок за цветком
На исходе ночи Киперу приснился многосерийный сон. Он плыл в лодке по озеру Себаго, а на корме сидела женщина. Кругом плавали утки, гуси, чайки. Но женщина в каждой серии была другая. Некоторых он узнавал, некоторых - нет. Потому что ему все время приходилось оглядываться на дальний берег. Нацеливать нос лодки на теремок с лифтом, видневшийся там.
В какой-то из серий он вспомнил один прием. Чтобы сохранять направление, гребец должен смотреть на макушку сидящего на корме и совмещать ее с каким-нибудь деревом на берегу. Или скалой. И сохранять это совмещение, по-разному налегая на весла. Чуть сильнее - правым, чуть сильнее - левым. Тогда лодка будет двигаться правильным курсом, не нужно будет оглядываться назад каждую минуту.
Он так и сделал. Он сохранял направление. Но теремок перестал приближаться. Вдруг что-то испугало птиц на воде. Они с криками начали подниматься в воздух. Стая за стаей. Кипер оглянулся. Домика на берегу не было. Лесистые холмы раздвинулись и открыли бесконечную водную гладь. Уходящую до горизонта.
И
Долли лежала рядом, спиной к нему. Ее волосы катились по подушке, как волны во сне. Ее голое плечо светилось, как нагретый солнцем пляж. Ее новый ребенок, без шума и фанфар, начинал свое дальнее и трудное плавание.
Кипер осторожно встал, натянул халат поверх пижамы. Достал из-под кровати шлепанцы Роберта. Недельное пьянство напомнило о себе ноющей болью в висках. Он бесшумно дошел до дверей ванной, бесшумно прикрыл их за собой. Отыскал в шкафчике пузырек с аспирином. Проглотил несколько таблеток, запил водой из горсти. Ополоснул лицо, смочил волосы. Ему показалось, что седая прядь стала вдвое шире.
У ванной была вторая дверь. В коридор, в детскую, в другую спальню? Кипер поднял крючок, выглянул в открывшуюся щелку. Ромб солнечного света лежал на ковре в коридоре, стекал уголком на ступени лестницы. Грегори и Стелла серьезно смотрели с фотографии на стене. Стоявшей за их спинами Долли приходилось улыбаться за всех троих.
Кипер спустился по лестнице, пересек гостиную. Неубранные подносы со стаканами и пепельницами стояли на полу у камина. Он толкнул входную дверь, вышел на крыльцо.
Утренние птицы носились в ветвях. Ссорились, хвастались, осыпали насмешками всех нелетающих внизу. Облачка пара струились над влажным асфальтом. Столбики с почтовыми сундуками тянулись вдоль безлюдной улицы, как ночная стража. Красный пакет с газетой утопал в зеленой траве. Красный борт "фалькона" торчал из-за кленового ствола. Малиновая шелуха покрывала капот, крышу, стекла.
Кипер прошел по дорожке с погасшими фонариками. Подошел к автомобилю, потянул за ручку. Дверца была незаперта. Он подумал, что, пока все спят, можно съездить в свой дом, забрать оттуда какую-то одежду, обувь, бумаги. Если, конечно, дом еще не опечатан новыми владельцами.
Он сел за руль. Интересно, сохранились в тайнике запасные автомобильные ключи? Ключи были на месте, в конверте, приклеенном снизу под приборной доской.
"Фалькон" послушно заурчал, легко выкатился из малинового круга. Проехал мимо витрины магазина с вечно льющейся в ванну водой. Направо, налево? Да, кажется, эта улица вела к шоссе. Там, за церковью, должен быть въезд.
Вот и он.
И два указателя: хочешь - на запад, хочешь - на восток.
Под словом "восток" были еще какие-то слова. Он не успел их прочесть, но чем-то они привлекли его. Что-то в них было знакомое, манящее. Только выехав на шоссе, он понял простой смысл этих слов: "Новая Англия". И понял, что совершил ошибку.
Но съехать, повернуть уже было нельзя. Длиннейший мост вырастал перед ним своим ажурным горбом. Теперь еще нужно будет заплатить за переезд. Ему пришлось долго рыться в ящике для перчаток, выгребая накопленную там мелочь. Сзади недовольно гудели. Последняя монетка исчезла в широкой лапе кассира. И тут вдруг перед его глазами ярко-ярко загорелось лицо миссис Лестер.