Суд над судом. Повесть о Богдане Кнунянце

Русов Александр Евгеньевич

— Почему нас беки не любят?

— Разные беки, — уклончиво отвечает отец.

Он оттаскивает бадью к чану, под которым третий день, не затухая, горит огонь. Здесь еще жарче, чем в роще.

Остатки перебродившей туты слиты в чан. Отец отгребает золу, поправляет ведро, в которое, набухая на конце короткой трубки прозрачно голубеющими каплями, стекает водка, имеющая такой же острый, пряный, чуть кисловатый запах.

— Меня тоже беком зовут, — говорит отец. — Мирзаджан-беком. Ты что, никогда не слышал?

— Слышал,

апа.

— Люди из уважения меня так называют. Какой я бек, — вздыхает отец. — Татарские беки поклялись однажды убить меня.

— За что?

— Сами за советом пришли. Рассудил по справедливости, только и всего. А потом сколько месяцев пришлось у крестьян скрываться, в варандинских лесах. Тебя на свете не было. Бедная мама с детьми жила под охраной двух псов. Я даже не знал, жива она или нет. Придут ночью, убьют — кто защитит?

— Мама говорила, ты раньше учителем был.

— Давно.

— Теперь людей судишь?

— Защищаю, а не сужу. Большая разница.

Не хочется вспоминать, не хочется говорить об этом. Мальчик не должен знать, как наказали при всех, как несправедливо обошлись, незаконно. Прохвоста-священника обругал, подумаешь! А его наказали, да еще при людях — позор какой. И сейчас бы учительствовал.

— О, господи!..

Лицо отца мрачнеет. Руки опустил, ссутулился, будто поваленный ствол старой тутовицы длинной палкой поддел и теперь хочет его с места сдвинуть.

— Почему татары наши враги? — в который раз спрашивает мальчик и не может дождаться ответа.

Отец молчит. В его голове, как заноза, застряло воспоминание. Сколько лет прошло, а не забывается. Как за шакалом паршивым охотились. Сколько бы скитаться еще пришлось, если бы старый бек не умер, а молодые не передрались бы из-за наследства. Ведь мусульманин тогда его спас, у себя в доме спрятал. Против своих пошел.

— Враги? — переспрашивает отец. — Люди разные.

Земля накаляется. Полдень скоро. Гомон в тутовой роще усиливается. Уже ни одной отдельной трели не разобрать. Летняя лихорадка сотрясает рощу. Слышно блеянье коз.

— Жарко.

— Поди воды попей. Только быстро не пей. Холодная вода.

Мальчик спускается к роднику, спрыгивает с выпирающих из-под земли обнаженных корней, и теперь шум воды заглушает неумолчный ропот тутовой рощи. Струя падает в наполненное водой каменное корыто. Мальчик наклоняется, жадно пьет, нарушая наказ отца.

В Шуше такой воды нет. Здесь сладкая вода, холодная. И тута сладкая — целый день во рту ее вкус. И жизнь сладкая.

Нягиджан — сладкое село Ннги.

Мальчик пьет воду и видит из-под струи, из-за камня бегущего по дороге брата.

— Эй! — кричит тот. — Эй, — кричит, — сюда татары идут!

Братья выглядят ровесниками, хотя бегущий по дороге Людвиг старше на год.

— Ты что? — спрашивает мальчик,

поднимаясь с колена.

— Э, — с трудом переводя дыхание, говорит старший брат, — я видел.

Козел и коза выходят к роднику. Белая гладкая шерсть козы свисает попоной. У козла шерсть бурая и тоже длинная. Его короткий хвост похож на закрутившийся конец ремня.

— Бежим, камнями их закидаем!

Они бегут. Козел за ними. Мальчики припадают к земле, рыщут, набирают камней за пазуху, подползают я придорожным кустам.

Ждут.

Острые камни больно колют живот.

Двое медленно бредут по дороге.

— Получат за все, — говорит Людвиг шепотом. — До чего противные. Их и убить не жалко.

Он дрожит. У него не попадает зуб на зуб.

— Почему татары наши враги? — тоже шепотом спрашивает младший.

— Потому что, — объясняет брат, разглядывая сквозь ветки приближающихся татар, — они хотели убить отца. Они всех армян хотят погубить. Все наше хотят взять себе. Потому что они наши враги, — не умеет лучше объяснить Людвиг.

Они ждут.

Время тянется бесконечно. Татары еще далеко. Время остановилось.

Камни за пазухой остыли и больше не колются, только оттягивают рубаху.

— Зачем они к нам идут?

— Они хитрые. Хотят все разузнать, чтобы потом прийти и убить. Мужчин убьют, а маму и сестру в плен заберут.

— Зачем им такая маленькая?

— Они ее вырастят.

— Зачем?

— Татарину отдадут. Тихо, молчи, услышат.

Полдень.

Блеет коза.

Козел чешет рога о толстые стволы кустарника. Кусты трясутся. Мелко дрожит листва.

— Пшел! — отчаянно шепчет Людвиг. — Пшел отсюда!

Козел смотрит на мальчиков. Его желтые узкие зрачки неподвижны. Сильно пахнет козлом. Людвиг отламывает ветку, тычет в глупую морду:

— Пшел, дьявольское отродье!

Козел застыл, словно окаменел. Людвиг достает из-за пазухи камень. Козел отпрыгивает.

— Сатана, — говорит Людвиг.

Козел поднимается на задние ноги, взбрыкивает передними, фыркает, показывает свою мужскую силу. Теперь он косит фиолетовый глаз в сторону мальчиков, плюется, упрямо жует губами, высовывает язык, продолжая фаллический свой танец.

С земли волосатый козел кажется огромным. Людвиг бросает камень. Козел убегает.

Дорога вновь притягивает взгляды мальчиков. Татары уже близко. Видны их худые, заросшие лица. Крестьяне идут медленно, словно сил нет идти быстрее.

Мальчики переглядываются.

Воняет козлом. Все сильнее воняет. Он приближается сзади. Людвиг первым его замечает. «Сатана», — шепчет побелевшими от злости губами. Его мутит от ненависти, страха и отвращения. Он вскакивает с земли, выхватывает из-за пазухи камни, бросает в татар. «Давай! — кричит младшему брату, срывая голос. — Давай!»