Судьба драконов в послевоенной галактике
Шрифт:
– Слушай, - спросил я, а вас что - наказывают?
– А как же, - с гордостью сказала Мэлори, - мы, инкубаторские, такие... Нас нельзя не наказывать.
– И как же вас наказывают?
– Ну как... прогулок лишают, книжки из библиотеки не дают про драки, а только про любовь, в кино не водят, потом это... сладкого лишают.
– Сладкого?
– я остановился и воззрился на нее в изумлении.
Она тоже удивилась:
– Ты чего уставился? Ну да, сладкого... пирожного там, шоколада, конфет, компота...
–
– раздельно проговорил я.
– Компота, - подтвердила Мэлори.
Я расхохотался и чуть не уронил Мэлори.
Она обхватила меня за шею и вдруг рассмеялась вместе со мной:
– Ага, компота...
Я поцеловал Мэлори, тихо опустил ее ноги на землю... Мы стояли, обнявшись так, долго-долго...
– Дурак, - оторвалась Мэлори, - задохнуться можно.
– Ну и пусть...
– Подожди, - она отстранилась от моих губ, - погоди... Мы как-то в кантине подрались, стали пирожными швыряться; Жучка на шум прибежала, а ей в лоб заварное - плям!
– и в нос - хлысь! Вот смехота была.
– Сладкого лишили?
– А как же! Жучка - баба хорошая, веселая. Говорит: вы пирожными объелись до того, что кремовые обстрелы устраиваете. Будет с вас. Посидите недельку без глюкозы и сахару. Только на пользу.
– Жучка...За что вы ее так?
– За имя - Джульетта.
– Юлия?
– Неа. Джульетта. Джульетта Сидоровна.
– По-моему, смешнее, чем Жучка.
– Конечно, смешнее. Мы ее любим. Она для нас танцы с "отпетыми" выбила.
– Тебе понравилось?
– У... "отпетые" знаешь какие! И танцуют не так, как некоторые... Ноги оттаптывают.
– Настоящие "отпетые"?
– Счас. Курсанты, конечно.
Я сжал Мэлори.
– Вот ты какая - пирожными бросаешься, над воспитательницами смеешься, с курсантами шашни водишь...
– Ох, дурак, пусти, пусти...Ого, вот это раздул ноздри - у тебя сейчас оттуда дым повалит, как у Дракоши...Ого...
Я клонил Мэлори к земле...
– ----
– Ты веришь, что он все видит?
– Кто?
– Ну, Дракоша, кто же еще?
– Нет... Как он может все видеть? Может, там, где его глаза установлены, видит?
– У нас на всех четырех стенках орфеанума по огроменному глазу. С окно... О! О- такие. И то краснеют, то бледнеют, то зеленеют...Смехота...
– У нас в квартирах установлены. На улицах - редко...
– У "отпетых" вообще глаз нету. Только в палестрах.
– Мне отец объяснял: если ты глаз не видишь, то и Дракон тебя не видит.
– Дурость. А если ты к глазу спиной - затылком повернулся: ты же глаз не видишь, а он-то твой затылок точно видит.
– Ничего не дурость, - рассердился я, - он лица твоего не видит, если уж так хочешь быть точной. Батя у меня не врет и зря не говорит.
– А затылок, спину видит?
– Ну...
_ Это хорошо. Мы знаешь, как
– Может, ему нравится?
– Ну да, нравится. Глаз аж багровеет - во как ему это нравится.
– Мне так нравится, - сказал я и обнял ноги Мэлори, потерся о них щекой, - очень.
– Еще бы тебе не нравилось, - Мэлори несильно подергала меня за волосы, - тебя-то папа с мамой, постанывая от удовольствия, сработали, а надо мной художники, скульпторы, компьютеры, роботы, ученые, институты, лаборатории мозг и мускулы всей планеты трудились.
Я отодвинулся.
– Зачем ты так говоришь?
Мэлори присела на корточки, заглянула мне в лицо:
– Джек, ты чего сегодня такой?
– Какой?
– Нудный... Будешь дундеть - я к тебе больше не приду. Понял?
Я кивнул.
– О, кстати, - она хлопнула меня по плечу, - мне и так-то немного осталось...
– Как?
– я бросил Мэлори на землю и вцепился ей в плечи.
– Как?
– Пук, - спокойно ответила Мэлори, - Дракоша проголодался. Были смотрины. Конкурс. Я набрала 120 очков. Высший балл... Уникальный случай, между прочим. У Дракоши глаз побелел от восторга, с мраморной стенкой слился. Такое было в истории орфеанумов всей планеты шесть раз. Шесть раз. Я седьмая. Представляешь?
Я отпустил плечи Мэлори. Опустился рядом с ней на землю.
– Представляю. И поздравляю. Ты из-за этого опоздала?
– Ага. Меня девки поздравляли.
– С чем?
– С высшим баллом, с чем! Э, недотепа ты, недотепа...
– Я не понимаю, не понимаю, - я замотал головой, - не могу понять! Они же тебя со смертным приговором поздравляли...
Я осекся и поглядел на Мэлори.
Я боялся, что она снова засмеется.
Или наоборот, напротив - разрыдается.
Мэлори взяла мои руки в свои, чуть склонила голову и, посерьезнев, сказала:
– Да. Ты прав. Это может показаться странным, но я была так счастлива, когда после каждого моего номера мне хлопали, а глаз - тот, что на стене, бледнел и бледнел... Знаешь, многие даже плакали. Жучка меня расцеловала, потом убежала прочь. Ты не поймешь... После такого и умереть не страшно.
– Где уж мне, - буркнул я, - что ты хоть там делала?
– А все! Читала, пела, танцевала, отрывок из пьесы разыграла...
– Сама с собой?
Мэлори преобразилась, она отпустила мои руки; голову и стан стала держать еще прямее - какой-то неуловимый ток прошел по всему ее существу. Передо мной стояла уже не Мэлори... Вернее, Мэлори, но другая, не знаемая мной до сих пор...