Судьба драконов в послевоенной галактике
Шрифт:
На этот раз слюна не долетела до глаза дракона, упала на пол, но глаз усилил свечение.
Отец опустился на диван, обхватил голову. Мама села на стул, достала пачку сигарет, закурила.
– Видишь ли, Джек, - сказала она и выпустила дым тонкой струей к потолку, - в чем, кроме всего прочего, опасность тотальной диктатуры? В увеличении самомнения у обывателей... Любой долбак и дурак, если он додумается до того, что нехорошо отдавать на съедение зеленому змею живых девушек (для этого много ума не надо), выйдет, заорет какую-нибудь глупость,
Мама поднялась.
– Рахиль, - позвал отец.
– Что, Дженнаро?
– мама воткнула недокуренную и до половины сигарету в пепельницу.
– Почему ты не хочешь всерьез поговорить со своим сыном? Почему ты не хочешь рассказать ему, над чем вы сейчас работаете? Джек, я ведь говорил тебе, скоро орфеанумов вовсе не будет. Лаборатории работают над...
– Сеном для дракона, - съязвил я.
Мама пожала плечами:
– Знаешь, Дженнаро, я думаю, что в восемнадцать лет человек сам должен соображать, без серьезных разговоров... Серьезные, откровенные разговоры это для четырнадцати - шестнадцатилетних... В восемнадцать лет уже можно человека знакомить с искусством дипломатии, если он не полный кретин, конечно.
Мама ушла в родительскую комнату одеваться. Мы остались вдвоем с отцом.
– Джек, - отец опустил руки, - что-нибудь случилось?
Я пожал плечами.
– Джек, - отец поморщился и сглотнул, - может, нам попросить для тебя в Комиссии квартиру? Тебе тяжело с нами?
– Мне, - я вдруг понял, что сейчас разревусь, - тяжело со всеми...
Мама вышла из комнаты, запахивая халат:
– Что будем есть?
– она затянула пояс халата.
– Мне все равно, - тускло сказал отец.
– Мне тоже.
– И мне, - разозлилась мама, - ну вас всех. Будете жрать яичницу.
Она ушла на кухню, зажгла газ.
Я уселся на стул и тихо сказал отцу:
– Если бы не эта зеленая гадина, у нас во всех домах были бы не вот эти допотопные газовые горелки...
Мама разбила яйца, вылила их на сковородку. Сковородка зашипела, зашкворчала.
– Конечно, - продолжал я, - когда вся планета только и занята тем, чтобы придумать такое, чтобы в хавальник жабе впихнуть, чтобы та живых людей не жрала, - тут не до человеческих кухонь.
– Джек, ты хлеб в распределителе взял?
– Нет, - огрызнулся я, - не взял.
– Пойди и возьми.
– Не пойду.
Отец поднялся:
– Я схожу.
– Что такое?
– мама выключила горелку, выглянула из кухни.
– Не понимаю, просто не понимаю... Он не выполняет простейших, элементарнейших обязанностей... Ты уроки сделал?
– Нет. Мне 18 лет - и мне надоело делать уроки. Я хочу жить, а не учиться.
Мама
– Ба, ба, какой пафос! Я вот до сих пор учусь, живу и учусь, а этот...
– На повара...
Мама покраснела:
– Да... ну что я могу сказать: дурак и хам...
Она вернулась на кухню.
Папа ушел за хлебом.
Я лег на диван и стал смотреть в стенку, в обои.
Я следил за узором обоев, и мне, как в детстве, стало казаться, что из волнистых обойных узоров складываются смешные и страшные рожи, расплюснутые и вытянутые, вытянутые и расплюснутые.
Пальцем я провел по стене. Закрыл глаза.
Я снова увидел Мэлори.
Папа вернулся с хлебом. Мама позвала:
– Идите ужинать.
Я вошел в комнату. На столе шипела яичница из шести яиц с беконом; кроме того, в глубокой глиняной миске лежали грудой пупырчатые небольшого размера твердые огурчики, ломти свежайшего хлеба, квашеная капуста, спирт в запотевшем графинчике и кроваво-красная наливка в фигурной, искусно выдутой бутылке, изображающей дракончика, стоящего на задних лапах.
Мама разделила аппетитно скворчащую, будто беседующую с кем-то на непонятном языке яичницу на три части, брякнула мне на тарелку мою долю, спросила:
– Ты руки-то мыл?
Я промолчал.
– Понятно...Дженнаро, наливай. Ребенку - наливку, нам - спирт...
– Мне тоже...
– Нет, милый, ты и без спирта... плюешься... Разливай. "Не задерживай движенье", - моряку кричит.
– Ты, - я смотрел на то, как папа разливает сначала спирт, потом вино, - спирт из лаборатории принесла?
Мама подняла свою рюмку:
– А как же! С зеленого дракона хоть спирта литр! За дракошу!
Я оглянулся. Глаз дракона, чуть выпуклый, квадратный, серый, похожий на экран неработающего телевизора, висел в углу квартиры, мирно и безразлично.
Малозначащая деталь городского быта - экран, привинченный на стыке стен и потолка.
Мама аппетитно хрумтела огурчиком, вилкой зачерпывала длинно порубленную капусту.
– Не оглядывайся, - усмехнулась она, - ушей у него нет. Были, да потом - отказались. Дракоша нервничает - люди зря гибнут. Всем нехорошо.
– Понятно, - я все еще смотрел в серый экран.
– Ты ешь лучше, понятно ему... Видали, пониматель какой, - мама уцепила вилкой белый кусок яичницы и отправила его в рот.
Папа ел молча, подбирал хлебушком остатки.
– Погодите, - сказал я, - погодите, я тоже дра-дра поприветствую... чтобы понервничал... старичок. Не все дракоше масленица - будет и постный день, такой поговорки у вас нет?
Мама не успела ответить, я вскочил на стул, высунул язык: "Ээ!", потом повернулся к глазу спиной, стянул штаны и показал дракону зад: "Кушай, приятного аппетита!"
Мама сорвалась с места:
– Джек, уймись, прекрати, Джек!
Она грохнулась на пол на колени перед драконовым багровеющим глазом.