Судьба дворцового гренадера
Шрифт:
20
Только в начале декабря Качмарев пришел в канцелярию, и в тот же день начали подбирать с Тёмкиным бумаги к докладу князю.
— Так начисто отказываешься от повышения? — спросил он Иванова. — Ведь без фельдфебельства с прапора вовек не сойдешь.
— Увольте, Егор Григорьевич, — поторопился сказать унтер.
— Я-то князю доложу, что по характеру на должность не годен, а вот Анюта не станет ли мне пенять, что чином обошел?
— Не станет, господин полковник. Ведь она за унтера Конной гвардии пойти
— Слышал уже. А Машу куда учиться отдадите?
— В пансион немецкий, с музыканьшей, слышал, сговаривались. Куда ж иначе, раз в бытность нижним чином родилась?
— А все бы можно походатайствовать, когда фельдфебелем станешь, то бишь подпоручиком армии. В Павловском институте, сам знаешь, уже три дочери наших унтеров обучаются. Маслову Полю прошлый год определили, хотя в канун его унтерства родилась. Ежели князь государю доложит, так и бывает, помяни мое слово. А там и музыка, и языки иностранные, и обхождение.
— Так ведь мы с Анютой люди простые… — из последних сил возразил Иванов. — Дайте неделю подумать, Егор Григорьевич.
— Думать тебе три дня. В четверг мы с Тёмкиным представление составим к наградам на рождество. Его в старшие писаря князь обещался за почерк да за грамотность произвесть…
В этот вечер Иванов рассказал жене о разговоре с полковником и о своем решении стать фельдфебелем, раз Маше оттого может открыться лучшая дорога.
— И мне полковница тоже толковала, вчера у рынка встретившись, — ответила Анна Яковлевна. — Однако я, Санюшка, признаться, боюсь, не стала бы Маша нас, малограмотных, стыдиться, барышней воспитавшись. Или доброе сердце свое возьмет?
— Не должна бы, как твоя дочка, — сказал Иванов. — Но разве лучше, если когда-то хоть про себя нас упрекнет, что ей дорогу не угладили, сами немало нужды натерпевшись? А так всегда дочерью офицера будет числиться и приданое ей подкопим…
Через несколько дней, вернувшись с доклада от министра двора, Качмарев сказал унтеру:
— Считай себя к рождеству фельдфебелем. И насчет Маши я заикнулся.
— А они что?
— Бровями повел да молвил: «Придет возраст, тогда и доложить». А сие значит, что как станет семь лет, то не откажет.
— Покорно благодарю, Егор Григорьевич, — ответил Иванов. — Но ежели произведут, то где мне двадцать пятого декабря на параде стоять: за фельдфебеля или за унтера? О том надо капитана Лаврентьева упредить, раз они еще раза три репетицию сделают.
— Правильно сообразил, — одобрил полковник. — На параде должны уже по-новому встать, раз производство двадцать четвертого выйдет. Я Лаврентьеву про то скажу и Митину, чтобы эполеты покупал. А еще вот что тебе сообщу. Настасья Петровна домик на Охте сторговала и вчера купчую совершила. Да таков просторный, в шесть комнат, что хочет Яковлевну с Машей к нам на лето звать. А мы с тобой на казенных дрожках туда да сюда, трюх-трюх…
«Надо Анюте нынче все пересказать, чтобы с Жандрами не сговаривалась, — подумал Иванов. — Может, на Охте и не хуже, хотя залива нет. Но зато зверье домашнее поближе — стадо
…Утром 17 декабря Иванов принял дежурство по личным комнатам царской семьи. Когда проходил с первой сменой через Петровский и Фельдмаршальский, почувствовал запах, будто от печеного картофеля. Шли на дежурство в сюртуках, и хотя строем, но чувствовали себя вольно. Поэтому унтер спросил шедшего рядом Крылова:
— Откуда тут кушаньем несет? Раньше никогда не бывало.
— И вчерась отзывало тем же духом, — ответил гренадер. — Должно, в аптеке в подвале что варят да в щели где-то проходит.
— Я вчера в наряде не стоял, — сказал Иванов. — Только на аптекарский запах не схоже.
— Будто где тлеет сухая лучина, — негромко подал сзади голос Павлухин. — Трубочистов нераденье тому причина.
Обратно пошел, как обычно принято, южным фасадом через комнаты покойной Марии Федоровны и подумал, что весной, когда двор переедет в Царское, надо снова показать Маше фарфоровых китайцев, которые сейчас провожали его, кивая головами. Теперь лучше их рассмотрит и прислушается, как славно ладошками о колени звякают. Что цыплят да утят любит, оно хорошо, но пусть-ка Тёмкин ей про китайцев почитает: где ихняя страна, отчего у мужчин прически девичьи и у всех глаза раскосые.
Когда вел вторую смену, дымный запах в Фельдмаршальском совсем пропал. Может, оттого, что через настежь открытые двери с Иорданской лестницы тянуло холодом из нижних сеней.
Как всегда, пробежал глазами по присевшим здесь свободным кирасирам конногвардейского караула. Никого знакомого — всё новые лица. Только одного офицера узнал — поручика барона Мирбаха. Опять против устава у дверей флигель-адъютантской болтает с ротмистром Лужиным, который, значит, нынче дежурный. Вот бы государь сейчас вошел, что бы барон сделал? Бегом в ботфортах и лосинах через весь зал к строю разве поспеешь?.. И не мудрено, что ни одного знакомого кирасира, — ведь десятый год в здешней роте служит. А форма дворцовая конногвардейская все прежняя, проклятущая, как была в памятный день наводнения… «Какой я счастливец, что Анюту свою нашел!..»
Когда шел с третьей сменой, то в Фельдмаршальском пришлось поторопиться — с Иорданской вводили партию рекрутов, которых государь и великий князь будут разбивать по полкам в Гербовом зале. А когда пошел в следующий раз, эта царская забава уже кончилась, и два скорохода сновали по залу с дымящими курильницами, а в Фельдмаршальском зажгли уже одну из трех люстр, ту, что ближе к длиннющей банкетке караула.
«Может, и давешний запах от курений этих лоботрясов шел? — подумал Иванов. — Хотя Крылов говорил, что вчера его слышал, а скороходы недавний рекрутский дух из дворца гонят».