Судьба генерала
Шрифт:
— Шайтан их всех забери, — проворчал Сеид, вставая с кошмы, — попались мы между двух огней.
— О чём это он? — спросил Николай своего переводчика, маленького круглого армянина Петровича.
— Плохо дело, ваше высокоблагородие, — закачал он головой и выпучил большие чёрные глаза. — Тачмурад — это один из самых известных разбойников во всех Каракумах от берегов Каспия до Хивы и Бухары. Он, правда, не такой зверь, как этот Сулейман-хан Меченый, который засел у нас на пути, и поговаривают, что Тачмурад не чужд благородства и даже помогает бедным, но разве можно верить этим слухам! Бандит и есть бандит!
— А ну прекрати, — одёрнул его Николай, — бери вот ружьё и будь мужчиной.
— Да разве ружьё поможет, если на нас эти головорезы нападут?! И зачем я в эти Каракумы согласился идти, ведь здесь народ же совсем дикий, чуть что — каждый за свой пчак [27] хватается. Ох, люди! Ох, люди! — качал головой Петрович, вешая на плечо ружьё, на которое посматривал с опаской: а вдруг выстрелит?
А тем временем Гулляр уже уселась на переднего верблюда, и караван свернул с протоптанного столетиями караванного пути в девственные пески на северо-восток, как по компасу определил въедливый во всём, что касается службы, капитан гвардейского генерального штаба. Он тем временем проверил уже кавалерийский штуцер, засунул пистолеты за кушак и попробовал, хорошо ли вынимается шашка из ножен.
27
Пчак — туркменский нож.
3
Тем временем как караван Муравьёва всё глубже забирался в самые дикие и непроходимые места Заунгузских Каракумов, Сулейман-хан Меченый, беспощадно вырезав всё стойбище туркмен-текинцев у колодца Ортакуи, славящегося чистой, сладкой водой, нетерпеливо ждал теперь, когда же ему в лапы сам придёт со своим караваном этот проклятый русский, который изуродовал ему лицо в Тифлисе, а затем сорвал все его честолюбивые планы в коротком бою в Персии. Кровожадный бандит, давно уже превратившийся в изверга-отщепенца, не связанного ни с одной семьёй или родом, что было просто патологической редкостью для Востока тех лет, в своих садистских мечтах представлял во всех подробностях то, как будет сдирать с живого кожу с этого русского. В разгар его сладостных мечтаний главарю разбойников доложили, что к колодцам приближается караван, но только не со стороны моря, а с полуденных стран, юга.
— Это ещё что за сюрпризы? — прорычал Сулейман, приподнимаясь с кошмы. Он отдыхал после сытной трапезы в одной из юрт уничтоженного им рода. — И большой караван?
— Сорок верблюдов, хан, — почтительно ответил рослый курд в драном халате и грязно-коричневой чалме.
— А сколько человек с ними?
— Двадцать четыре вместе с погонщиками.
— Убейте их всех, — махнул рукой Сулейман-хан, — а верблюдов развьючить аккуратно и хорошо напоить, они нам ещё понадобятся.
Курд убежал, а главарь повернулся на другой бок. Он так уже пресытился кровью, что ему было просто скучно смотреть на новые убийства, а тем более резать людей самому. Вот если бы там был его русский,
Проснулся от едкого и резкого запаха дымящихся чуть ли не у него под носом стеблей травы гармалы, или травы дервишей, как её прозвали в народе.
«Что за чёрт?» — подумал Сулейман-хан и, еле продрав глаза спросонья, уставился на странную, длинную и худую фигуру, вихляющуюся у него перед глазами у входа в юрту.
Это был оборванный дервиш, размахивающий половинкой кокосовой скорлупы, подвешенной на медной цепочке, откуда выползала голубая ленточка дыма.
— Во имя Аллаха, милостивого, милосердного, — кричал он и кривлялся как бешеный, — подайте на пропитание верному последователю суфийского ордена накшбандийцев! Совершите же богоугодное дело, и это зачтётся вам на небесах.
— Откуда свалился на мою голову этот припадочный? — спросил главарь одного из своих подручных.
— Этот святой человек шёл вместе с караваном.
— Так почему же он ещё жив? — прорычал Сулейман-хан, поднимаясь.
— Как можно? — с ужасом уставились на главаря соратники, забрызганные ещё не запёкшейся кровью своих жертв, убитых всего несколько минут назад. — Разве уже родился на свете такой святотатец, который бы смог поднять руку на дервиша? Среди нас такого нет.
— Идиоты, стоит только какому-нибудь проходимцу нарядиться в лохмотья, подымить у вас под носом этой травкой и проорать несколько слов из Корана — и вы уже уверены, что это святой человек! — Сулейман-хан выхватил кинжал и замахнулся им на дервиша.
Бандиты зажмурились от ужаса и окаменели. На их глазах должно было случиться жуткое святотатство. Но дервиш перестал кривляться и спокойно посмотрел в глаза Сулейман-хану.
— Тебе привет от Мирзы-Безюрга, — проговорил негромко по-персидски. — Вот это от него, — и дервиш что-то протянул главарю.
Тот, совершенно опешив, уставился на худую, грязную руку, в которой блеснула половинка золотой монеты.
— Проходи, святой человек, — проговорил Сулейман-хан, убирая кинжал в ножны, делая шаг в сторону и вежливо придерживая откинутым полог у входа. — Ну, что стоите? — закричал он вдруг своим подручным. — Несите воды для омовения и режьте барана. Гость будет отдыхать в моей юрте.
Бандиты заволновались. На их глазах свершилось чудо. Аллах мгновенно вразумил святотатца. Воистину всесилен божественный Вседержитель, милостивый, милосердный! Все кинулись в разные стороны. А Сулейман-хан, оставшись один на один в юрте с дервишем, достал из потайного кармана свою половинку монеты и приложил её к той, что получил минуту назад. Они совпали.
— Рад приветствовать посланца могущественного каймакама, — проговорил почтительно главарь бандитов. — Не знаю, как вас звать, уважаемый?
— Зовите меня Хидыр-ага, — спокойно, даже чуть надменно ответил пришелец и уселся на роскошный текинский ковёр рядом с хозяином. — Я представляю интересы как Мирзы-Безюрга и Аббаса-мирзы, так и Английского королевства. Ну как, вам ещё не удалось поймать этого русского тайного посла, Николая Муравьёва? — Майор Бартон тяжёлым взглядом посмотрел на туркмена, и отпетый убийца услужливо улыбнулся в ответ.
Сулейман-хан почувствовал, что приобрёл нового могущественного хозяина.