Судьба и страсть Арсения Фельцова
Шрифт:
Заехав во двор особняка Ирины Николаевны, Манулов открыл Лиде дверь автомобиля, помог ей спрыгнуть с высокой подножки «Нивы», после чего крепко обнял.
– Я сейчас живу в квартире Ирины Николаевны, - объяснил Манулов. – На лестничной площадке и на окне, из которого вход в подъезд виден, установил камеры видеонаблюдения, чтобы отследить возможное появление Фельцова. Туда вам с Петей нельзя. Поэтому на днях я сниму другую квартиру и перевезу вас…
–
Манулов недовольно вздохнул. Вот что он ненавидел - так это ночевать у своих девушек. Он считал, что всё должно происходить на его территории, где он мог остаться самим собой, для этого и снимал «гостинки», хотя у некоторых его подруг была своя жилплощадь. А Лида, вообще, жила в одном доме с тётей и сыном… Правда, дом у них такой, что не оббежишь, но ведь и Манулов, лёжа по ночам на своей раскладушке в родительской квартире, тоже очень часто делал вид, что не слышит того, что происходило в комнате брата…
– Не сейчас, - ответил он Лиде, сдержанно поцеловал её, а когда она скрылась за дверью дома, завёл свою машину и поехал в Москву.
***
…Манулову достоинство не позволяло жить с Лидой в особняке её тётки на правах приживала или альфонса, но и денег на то, чтобы снять хотя бы двухкомнатную квартиру, а затем содержать Лиду, только-только вышедшую из больницы, и её сына, которого и учить, и одевать нужно, у него не было. Он понимал, что они с Лидой – слишком разные люди: он – рядовой следователь, живущий на одну зарплату и к тридцати двум годам так и не заработавший на собственное жильё, а она – холёная и богатая девушка, которая могла себе позволить очень многое. И самое правильное, что смог бы сделать Манулов – это продолжать поддерживать с Лидой дружеские отношения, надеясь, что те чувства, которые они испытывают друг к другу, в конце-концов перегорят.
Да только не мог он забыть слов Лиды о том, как она представляет их совместное будущее. Она же всю оставшуюся жизнь с ним прожить хочет! Поэтому на следующий день Манулов позвонил Лиде и напросился к ней в гости, а после работы, купив букет белых роз, трюфелевый торт и коробку «Ассорти», поехал к ней в Подольск.
А после ужина они с Лидой сидели в гостиной и смотрели по видео какой-то жутко многосерийный сериал до тех пор, пока не взяли на измор Ирину Николаевну, всё это время сидевшую рядом с ними с неизменным вязанием в руках, которая около полуночи не выдержала этих посиделок и ушла спать. Минут через пять после её ухода Манулов выключил телевизор, подошёл к клевавшей носом Лиде, которая с ногами сидела в углу дивана, и, взяв её руки в свои, по очереди поцеловал тыльные стороны её ладоней.
– И где мне сегодня можно переночевать? – поинтересовался он, глядя ей прямо в глаза.
…Лида оказалась такой робкой и пугливой, что вздрагивала от каждого его прикосновения. А ещё она очень сильно боялась. Боялась сделать что-то не так, боялась даже дотронуться до него… Он долго обнимал её, пытаясь унять дрожь её тела и вернуть покой её измученной
***
…Следующая неделя была самой счастливой в жизни Манулова: по утрам он просыпался, обнимая любимую женщину, которая затем кормила его завтраком и провожала на службу, затем весь день он находился в таком благом расположении духа, что его разум, свободный от каждодневных забот, позволил ему рассмотреть уголовные дела, которые он сейчас расследовал, совсем с другой точки зрения и даже передать материалы по нескольким делам в суд. А вечером он спешил домой, где его ждала радостная Лида, и, глядя на неё, Манулов не особо расстраивался из-за того, что Петя пресекал любые попытки Олега Васильевича наладить с ним дружеские отношения и до сих пор ждал возвращения дяди Арсения, а Ирина Николаевна демонстративно делала вид, что не замечает его в своём доме.
Потом состоялся суд над Селезнёвым. Вечером накануне этого события Лида так переволновалась, что Манулову пришлось полночи пичкать её успокоительными, а на следующий день он взял отгул на работе и поехал с ней в суд, где всё время, пока длилось заседание, ни на шаг не отходил от неё, подбадривая и успокаивая. А рассматривая публику, которая пришла на это судебное заседание, Манулов заметил журналиста Кастальского, который не отрываясь, смотрел на Лиду…
После суда Лиду словно подменили: она часто о чём-то задумывалась, постоянно хмурилась и качала головой. Ещё она подолгу бесцельно ходила из угла в угол по гостиной или по своей комнате. А однажды, вернувшись с работы, Манулов застал её, сидящей в кабинете Селезнёва и перебирающей какие-то бумаги.
– Мне нужно брать управление типографией в свои руки, - объяснила Лида. – А то нам скоро жить не на что будет…
– Конечно, Лидонька, - поддержал он её. – Только бы у тебя всё получилось…
На следующий день Лида поехала в типографию, где Ирина Николаевна представила её, как исполняющую обязанности генерального директора. С тех пор Лида практически перестала бывать дома, переложив воспитание Пети на Ирину Николаевну и постоянно вздыхая из-за того, что типография вот-вот станет убыточной.
– У нас сейчас нет ни одного заказа, - рассказывала Лида о состоянии дел на предприятии. – Раньше их Андрей Сергеевич обеспечивал, сам знаешь, какими методами. А теперь ему пожизненное дали, все наши бывшие заказчики с нами никаких дел иметь не хотят, потому что я никому не собираюсь давать «откаты» за заказ. А честно выиграть тендер – нереально, разве только что заявить такую цену, что потом работать себе в убыток.
Манулов сочувственно кивал головой, думая про себя, что для Лиды и Ирины Николаевны гораздо лучше было бы продать свою долю каким-нибудь заинтересованным людям, и разложить по банкам полученные средства. И всё чаще, глядя на Лиду, до поздней ночи составляющей какие-то письма или высчитывающей, как можно снизить расходы на типографию, он понимал, что не потянет она эту работу, а очень скоро сломается и опять может оказаться в психдиспансере.
<