Судьба найдет на сеновале

Донцова Дарья

– Милая, что ты сотворила с глазами?

– А чего? – хихикнула глупышка.

– Они же у тебя карие, а сейчас вдруг голубыми стали, – продолжил я удивляться.

Шарлотта потупилась.

– Линзы воткнула. Алиска сказала, что мужиков надо удивлять, то такой, то эдакой ходить. Загадочной.

– Вынь немедленно! – приказал я. – Зрение испортишь.

– Ладно, – не стала спорить дуреха.

Затем подошла к комоду, открыла ящик, достала оттуда коробочку и повернулась ко мне спиной. Через несколько секунд вернулась назад и сказала:

– Все!

Но

я не успокоился.

– Дорогая, нельзя использовать такое количество краски, это сильный аллерген. У тебя лицо отекло, это нехороший признак. Дай коже отдохнуть.

– Как опухло, так и отпухнет, – беспечно отмахнулась дурочка. – Ой, дядя Ваня, что вчера было! Дядя Вася и сын его Павлик диван два часа поднимали. Упарились вусмерть! Еле-еле втащили. Один раз, правда, уронили. Но мы с тобой хорошую вещь выбрали, крепкую – долбанулся «Базилио» о пол и жив остался. Устали они от работы, сказали: «Пусть мебель в коридоре постоит, мы завтра в шесть утра придем и впихунькаем ее куда хочешь».

– Впихнем, – вздохнул я.

Однако Шарлотта стрекотала дальше:

– А я размыслила так: ты после службы приедешь весь взмыленный, измочаленный, а тут, упс, диван посреди квартиры. Ну, думаю, точно взбесишься. Мой папка, когда после смены устает, всегда на мамку орет. Один раз она пылесос в чулан убрать забыла, так отец его ногой долбанул! Большой палец сломал, месяц потом в калоше ходил и каждый день таких полканов на мамуську спускал!

– Твой отец сам ударил пылесос. При чем тут жена? – удивился я.

– А кто его посередь дома бросил? – зачастила Лота. – Не стой он на дороге, папуська б не стал его колошматить. Короче, я решила диван в комнату впихунькать.

– Впихнуть, – вновь поправил я. – Тяжелое занятие, не следовало за него одной приниматься.

– Ага, и ты зацепишься о невпихованную мебель, расшибешься, – возразила Шарлотта. – Вторая гадость в доме из-за меня получится, сначала-то я прежний диван раздербанила. Но ты потратился, новый приобрел. А теперь об невпихуньконный диван ногу переломаешь? Нетушки.

Я сделал глубокий вдох. Иван Павлович, перестань делать замечания. Пусть Лота употребляет глагол «впихунькать», не обращай внимания. В конце концов, и это слово, и забавные «невпихуньконный», «невпихованная» имеют право на жизнь. Да, таких слов в литературном языке нет. То есть по мнению филологов нет, а на самом деле есть, живут себе, наплевав на учебники. Шарлотта же их произносит. Может, у них в Плавске все так говорят? И на «дядю Ваню» не стоит нервно реагировать, ничего плохого в этом обращении нет. Вот назови меня Лота «тетя Ваня», тогда можно было бы указать ей на ошибку.

– Не волнуйся, – говорила тем временем гостья из провинции, – пол я не поцарапала.

– Действительно, – удивился я, разглядывая паркет. – Как тебе удалось не оставить следов? Только не говори, что несла «Базилио» на руках.

– Что ты, дядя Ваня, мне его на себя не вспереть, – засмеялась Шарлотта. – Сделала, как мамка.

От папки-то помощи по хозяйству не добиться, вечно он занят, хотя, по правде, про дела прибрехивает, просто лень ему. Так вот, мамуська, если надо чего тяжелое с одного места в другое перепихунькать, под ножки тряпки подстилает и пинает. Катится, как по коровьему дерьму!

– Поэтичное сравнение, – хмыкнул я. – Только сейчас увидел четыре куска ткани на полу. Что-то они мне знакомыми кажутся…

– Дядя Ваня, извини за честность, но у тебя хозяйство плохо ведется, – вздохнула Лота. – Тряпок нормальных нет, пол надо мыть ерундой на палке. Всем же ясно, лучше мешковины ничто доски не ототрет. Я на рынке рядно купила, теперь паркет сияет. А вот тряпок не взяла, не нашла хороших, барахлом торговали. Да этих лоскутов даже на год не хватит, зато за них три метра денег дерут.

– Лота, ветошь служит не вечно, – попытался я урезонить разболтавшуюся девушку.

– Кто тебе сказал? – заморгала она. – Когда мне два года исполнилось, я из пижамки выросла. Мамуська ее на лоскуты раскурочила и до сих пор ими пыль вытирает. Я у тебя в шкафу в прихожей, на самом верху под потолком, это барахло нашла. Цвет помойный, вид гадостный, качество тоже, но диван перепихунькать сойдет.

Я наклонился, пощупал один кусок ткани и выпрямился. Шарлотта взяла мои модные, обошедшиеся в ощутимую сумму шарфы. Я приобрел их в мае на распродаже, ни разу не повязал на шею, ждал зимы. М-да… Сказать Лоте, что она убила обновки? Но разве от моих слов они реанимируются?

– В общем, впихунькала я диван в свою спальню, – чирикала Лота, – у стены поставила, спать на нем легла. Утром проснулась, встала – нет, некрасиво, комната вид потеряла. Решила перевпиховать «Базилио» в общую гостиную, а мебель оттуда сюда. Да вот застряла в дверях. Фу-у, вспотела, как лошадь от работы…

Глава 26

– Тебе следовало дождаться рабочих, – укорил я Шарлотту.

– Дядя Ваня, глянь на часы, уже девять утра, – возразила та. – Я в семь звякнула дяди Васе, а ответила тетка. Она его женой оказалась, и как понесло ее визжать! Поросенок так не орет…

Я молча слушал, думая о том, что сегодня речь Лоты особенно красочна и выразительна. Похоже, в первые дни своего пребывания в Москве она немного стеснялась меня, старалась казаться лучше, чем есть, а сейчас привыкла ко мне и начала изъясняться, как с близким человеком.

– Нарушила я второе мамкино правило, – грустно завершила пассаж Шарлотта.

– И как оно звучит? – заинтересовался я.

– Никогда не давай денег мужикам за работу, если они ее не доделали, не то нажрутся водярой и забьют на дела, – выпалила девушка. – Так и вышло, дядя Вася вчера домой на бровях приполз. Ну не дура ли я? Почему мамуськина наука у меня из головы выветрилась? Короче, досталось мне от дяди-Васиной жены по полной: «Совратила моего мужика на выпивон! И сын нажрался!» – орала она.