Судьба по-русски
Шрифт:
Готовясь к роли Емельяна Пугачева, я отпустил за два месяца приличную бороду, потому что играть с приклеенной бородой значило наполовину сковать себя: и речь будет как неживая, и рукой лишний раз до бороды не дотронуться — начнутся бесконечные поправки, если чуть сдвинешь грим…
И так случилось, что с этой моей бородой возникла проблема. В то время надо был доснять эпизод в картине «Фронт за линией фронта», где я исполнил одну из ролей. Этого куска прежде не было в сценарии, поэтому я считал, что моя работа в фильме закончена. Оказалось, что нет…
Фильм «Фронт за линией
Когда решили снимать фильм по очередному его произведению, то обратились ко мне, чтобы я стал постановщиком. Я прочитал сценарий и понял, что это не литература, что это никому не интересно, и стал умолять свое киноначальство сделать все, чтобы меня освободили от этой картины. На мои просьбы Н.Т.Сизов, генеральный директор «Мосфильма», ответил:
— Женя, ты даже не представляешь, как трудно объяснить Цвигуну твой отказ. Он ведь сказал: «Фильм должен делать только Матвеев!»
Кое-как мне удалось отбрыкаться от постановки фильма «Фронт за линией фронта», но не от участия в нем: пришлось сыграть одну из ролей.
И вот, когда до начала съемок «Емельяна Пугачева» оставалось полмесяца, мне приказали: «Надо сбрить бороду. Предстоит доснять эпизод в „Фронте“».
Опять я бросился к Н.Т.Сизову, объяснял, что за полмесяца не успею отрастить внушительной бороды для своего Емельяна, что могу загубить роль, что… Аргументов привел немало, но что толку… Сизов так прямо и сказал мне:
— Ты же понимаешь: если приказал Цвигун — надо подчиниться.
А очень скоро в моей квартире раздался звонок из КГБ:
— За вами вышла машина… Приготовьтесь, спускайтесь вниз.
Моя Лида, наблюдая с балкона, как к дому подкатила машина, как передо мной открылась дверца, крикнула:
— Сухари-то можно начинать сушить?
Посадили меня в «Чайку», повезли на Лубянку, точнее, тогда — на площадь Дзержинского.
Едем мы по Москве, и гаишники отдают нам честь. Я не мог сдержать смеха — кому честь-то отдаете, орлы? Ясно, что не артисту Матвееву, а Машине генерала Цвигуна…
Едем мы, и я слышу, как сопровождающий меня товарищ докладывает по связи: «Проезжаем там-то, проехали Каменный мост…» То есть дает понять, что мы вот-вот прибудем. Прибыли. Вошли в здание, поднялись на нужный этаж.
Меня, бородатого, встретил сам генерал Цвигун с… большой коробкой в руках…
— Ты первый, кто в этом кабинете получает подарок. — Открывает коробку, а в ней — модель пограничного столба, сделанная из янтаря…
А потом началась речь, уговоры, собственно, то, ради чего и был разыгран этот помпезный спектакль: с шикарной машиной, с отдающими честь гаишниками, с дорогим подарком. Меня если не «покупали», то давали понять — смекай, где ты находишься, каков уровень тех, кто с тобой разговаривает…
— Ты пойми, — урезонивал меня генерал, — этот фильм будет смотреть сам Президент (правда, тогда никакого президента у нас не было — был Генсек, был
Я стал объяснять, почему не могу сейчас сбривать бороду, что-то доказывал, рассказывал об актерских задачах, о достоверности в создании образа и — чуть не плакал:
— Поймите, в том эпизоде я буду стоять одну минуту. И ради этого лишаться бороды, которую растил, холил два месяца?! Ведь меня можно снять со спины, чтобы не было видно моего лица. Кто на экране тогда увидит, с бородой я или нет. А тут — такая роль! Пугачев! Какой тип! Какое время было! Какие люди…
— Да кому он нужен, твой Пугачев, сегодня? А тут фильм о военных, о современной армии… — не дал договорить мне генерал.
— ???
Диссидентам подыграть хотите? Призвать хотите их брать топоры и вилы?..
В то время шла ошалелая борьба с инакомыслием…
В общем, повез меня другой генерал, Пипия (он сейчас на пенсии, живет у себя в Грузии), в район Вышнего Волочка, где доснимали злополучный эпизод. На площадке построили взвод солдат, стал в строй и я, побритый, — спиной к камере. Подходит ко мне (по роли) Слава Тихонов, говорит какую-то фразу. Камера снимает его с лица… Сняли все, как надо было режиссеру. Но оказалось, что на экране в кадре зрителю так и осталось неясно — я ли стою спиной или кто другой…
Вот так и остался я без бороды, а потом всю картину мучился: мне по два с половиной часа делали грим Пугачева…
Как-то спускался я на лифте в своем доме. Женщина, что все поглядывала на меня в кабине, спросила:
— Товарищ Матвеев, это правда, что вы будете играть Пугачева?
— Правда.
— Боже, какой из вас получится бандит! — воскликнула она.
Дверь открылась, мы вышли…
Соседка-то, наверняка, забыла про бандита, а я потерял покой: почему бандит? И, войдя в класс во ВГИКе, спросил у своих учеников:
— Ребята, вы относительно недавно закрыли школьные учебники, у вас свежи в памяти знания о Пугачеве. Пожалуйста, постарайтесь двумя, максимум тремя словами определить характер, сущность образа Емельяна Ивановича.
И что же я услышал?..
— Мужественный…
— Ёрник…
— Соловей-разбойник…
— Жестокий…
— Раззудись, плечо…
— Ухарь…
— Благородный бандит… (?!)
— Бунтарь…
И конечно же, «защитник народа», «русский герой» — эти определения я в расчет не брал. И все же сколько разных и во многом противоречивых определений… Отчего так пестро? Очевидно, оттого, что имя Пугачева обросло в народе легендами, вымыслами.
Значит, зритель, пришедший в зал кинотеатра, будет требовать — в зависимости от жизненного опыта, образованности, даже пола или национальности — «своего» Пугачева…
Выходит, я должен представить свою версию Емельки и этой версией убедить, что она наиболее верна… Да-с!..
А какой же все-таки мой Пугачев? В сценарии была его фраза: «Я видел, на крыльце помещичьего дома крепостная женщина своей грудью кормила щенят!..»
Когда произносил этот текст, меня словно током било. Какое бесправие, какое унижение человеческого достоинства!