Судьба разведчика: Книга воспоминаний
Шрифт:
К некоторым мелким особенностям нам пришлось привыкать. К тому, что в ресторане не подается хлеб к обеду, как это принято в Москве. К тому, что даже в большой компании никогда не заказывается бутылка крепкого спиртного, а заказывают и разносят только маленькими порциями, которых, впрочем, может быть очень много. Позже, когда мы переехали в квартиру, в которой можно было принимать норвежских гостей, мы убедились в преимуществе такого обычая. Дело в том, что, если выставить на стол бутылку, никто не уйдет, пока она не будет опустошена. Вскоре и мы стали придерживаться обычая, принятого в норвежских ресторанах.
А где же извечные очереди, в которых все мы так привыкли стоять? В Осло таковых не оказалось. Напротив, поначалу Валентину смущало то, что продавцы в магазинах сразу же с улыбкой обращаются:
Нам очень понравилось, как норвежцы относятся к рыбе, начиная с изысканного блюда «треска по-норвежски» и кончая поддержанием чистоты водоемов, в которых со временем и я полюбил рыбачить.
Еще одна отличительная особенность норвежцев — это любовь к туризму. Одним из самых первых выражений, появившихся в моих записях на уроках норвежского языка, стало «воскресная прогулка». Норвежцы, стар и млад, обязательно выходят по воскресеньям гулять в горы. Из привычек, обретенных нами в этой северной стране, пожалуй, наиболее прочной стало неодолимое желание пройтись пешком в местечке Нордмарка, неподалеку от Осло. То, что норвежцы, как говорится, родились с лыжами на ногах, стало для нас бесспорным фактом. Я сам много ходил на лыжах, особенно когда жил в Перми. Но никогда не видел такой массовости, как в Осло, когда буквально все горожане, включая короля, в выходные дни высыпают за город. Там они становятся на заранее проложенную лыжню, которая неминуемо приведет тебя в то или иное уютное кафе, где можно посидеть у камина и согреться чашкой какао или стаканчиком смородинового пунша.
Именно в таком загородном кафе в Нордмарке я впервые, запинаясь, робко применил свои скромные познания в норвежском языке.
В дальнейшем таких бесед было очень много. Моей задачей как атташе посольства по вопросам культуры было «оказывать всемерное содействие развитию двусторонних связей в условиях намечавшегося потепления международного климата». В Норвегию начали приезжать различные советские делегации, начиная со школьников и кончая оперными певцами и председателями горсоветов. Запомнился первый за 26 последних лет дружественный визит советских военных кораблей, который состоялся в 1956 году. Этот проект, с нашей точки зрения, не был лишен определенного риска. Когда тысячи советских моряков сошли на берег, мы в посольстве сидели как на иголках. Ведь все могло случиться: пьянка, ссора, драка. В этом случае результат визита был бы прямо противоположным тому, на что делался расчет в Москве, а именно развеять навязываемый западной пропагандой миф о нецивилизованности советских людей. К счастью, все прошло хорошо. Наши моряки вели себя безукоризненно, но посольству и командирам кораблей пришлось поработать как следует.
Чаще стали прибывать в Норвегию и наши туристы, в основном на борту круизных теплоходов. Холодная война была еще в самом разгаре, поэтому туристический обмен, по сути, только начинался. Советские граждане имели в то время определенные ограничения свободы действий на иностранной территории. Им рекомендовалось ходить группами или, в крайнем случае, вдвоем во избежание провокаций. Однако лучше так, чем никак. Возможность посмотреть страну, о которой они раньше только слышали, все же была.
Во время первой командировки в Норвегию особую радость мне доставили два визита из Советского Союза. Речь идет о моих самых любимых писателях. Оба выступали в Норвежском студенческом обществе в Осло. Одним был будущий лауреат Нобелевской премии Михаил Шолохов, другим — Константин Симонов.
Простой в обращении, Константин Симонов приехал в 1957 году в Осло прямо со своей дачи и появился в аэропорту Форнебю в слегка помятой повседневной одежде и солдатских ботинках. Другой одежды у него не оказалось. Первое, что нужно было сделать, это приобрести для него в магазине костюм, галстук и ботинки. Выяснилось также, что впопыхах он забыл в Москве текст лекции, с которой намеревался выступить перед норвежской аудиторией. Так что следующим шагом стала диктовка Симоновым нашей секретарше Нине Андреевой нового текста. Вечером все мы во главе с М.Г.Грибановым, послом в Норвегии в 1956–1962 годах, дружно отправились в Норвежское студенческое общество, где Симонов блестяще прочитал лекцию о
После встречи уставший писатель попросил заказать столик в гостинице «Викинг», где он остановился. Но ресторан к этому времени уже закрылся.
Так мы оказались в номере у Симонова. Он открыл свой чемодан и достал две большие банки икры и бутылку «Зубровки». Их-то он, как выяснилось, не забыл с собой прихватить. В номере нашелся всего один стакан, и тот для зубной щетки. Никаких столовых приборов не было. Хлеба или чего-нибудь еще съестного тоже не оказалось. Единственный стакан с водкой пустили по кругу, а икру всем, кроме Симонова, пришлось зачерпывать из банок пальцами. Маститый писатель нашел выход из положения, приспособив вместо ложки свою зубную щетку. После нескольких «рюмок» он встал и прочитал три своих стихотворения, которые особенно много значили для него: «Если Бог своим могуществом…», «Дом в Вязьме» и «Жди меня». Для меня это был незабываемый момент.
Внимание к Шолохову и Симонову в Норвежском студенческом обществе было неслучайным. В конце 50-х годов, как я заметил, интерес норвежцев к жизни в Советском Союзе возрос. Посольство получало массу обращений от гимназий, различных организаций с просьбами поближе познакомиться с восточным соседом. Мне приходилось часто выезжать в провинции с беседами о нашей жизни. Как правило, во время встреч мне приходилось отвечать на многочисленные вопросы. Но одно дело, когда норвежцы искренне хотели узнать, требуется ли разрешение милиции на поездку жителя Ленинграда в Москву или могут ли советские люди иметь дачу. Такие вопросы были естественными, и ответить на них было не сложно. Однако порой задавались намеренно каверзные вопросы, а элементарные для нас вещи воспринимались с недоверием, а то и в штыки, как советская пропаганда.
Например, мне не верили, что квартирная плата в Советском Союзе имела символические размеры и не превышала 4 процентов от заработной платы жильца. Скептические улыбки вызывали рассказы о бесплатном медицинском обслуживании и отдыхе детей в пионерских лагерях. Но постепенно я привык к таким встречам и научился находить убедительные аргументы и примеры.
Часто задавали мне и вопросы личного характера. Многие считали, что в Советском Союзе дипломатом может стать только сын члена политбюро или высокопоставленного советского работника.
Когда я сообщал, что происхожу из бедной семьи рабочих, что мои дед и бабушка не умели читать и что я первый в своем роду окончил среднюю школу, в зале наступало гробовое молчание.
Работа атташе по вопросам культуры нравилась мне именно потому, что она давала возможность знакомиться с более широким кругом людей, выйти за пределы дипломатических и политических кругов. Интересный эпизод произошел в 1955 году, когда я еще только начинал знакомиться с Норвегией. В посольство пришло письмо от некой Виктории Бакке, содержавшей собственный музей музыкальных инструментов в Трондхейме. Она писала, что располагает оригиналами двух писем Петра Ильича Чайковского и хотела бы преподнести в дар советскому правительству их копии. Она сожалела, что не может расстаться с оригиналами, но полагала, что копии тоже представляют большую музейную ценность. В ответ она хотела бы получить в свою коллекцию украинскую бандуру.
Звоню ей по телефону, твердя про себя заготовленные вежливые фразы по-норвежски: «Добрый день, госпожа Бакке, мы получили ваше письмо, касающееся…» Но что это? Собеседница на другом конце провода на чистом русском языке отвечает: «Давайте говорить по-русски. Так будет проще и для меня, и для вас». Мы быстро договорились. Я обещал ей бандуру, а она мне копии писем Чайковского. Вопрос с советским Министерством культуры был решен быстро.
Через некоторое время на гастроли в Норвегию приехала группа советских артистов, среди которых были известный певец Алексей Большаков и популярная тогда певица Тамара Сорокина. Я сопровождал их в поездке по стране. Когда мы прибыли в Трондхейм и разместились в гостинице, мне сказали, что советского атташе по вопросам культуры спрашивает в холле пожилая дама. Я спустился вниз и представился ей. Это была Виктория Бакке. «Подумать только, — говорит она. — Я-то думала, что вы похожи на старого профессора, а вы, оказывается, совсем молодой человек».