Судьба с чужого плеча
Шрифт:
— Кем вам приходилась убитая, Паукова Екатерина Олеговна?
— Приемной дочерью, — отдаю листок следователю.
— Падчерицей? — наносит ответный удар он.
— Разве это не одно и то же?
— Как вы к ней относились?
— Хорошо. Как могла, заботилась о ней.
— А она к вам?
— Не очень хорошо. Думаю, даже плохо.
— Почему?
— Наверно ревновала ко мне отца.
— Мысль избавиться от падчерицы пришла к вам спонтанно, или вы давно планировали убийство?
— Я ее не убивала.
— Ну конечно, — закатывает
— Этого я не говорила.
— Тогда, если не вы, кто, по-вашему, ее убил?
Рассказать об Игоре? Какой в этом смысл? Следователь не только мне не поверит, но еще и постарается исказить мои слова и использовать их против меня же. Лучше держать язык за зубами.
— Не знаю.
— Вы бывали на месте преступления после убийства?
— Нет, — ложь во спасение.
— Искали там улики?
— Говорю же, нет.
— А каким-нибудь другим способом пробовали найти убийцу?
— Нет.
— Хорошо, — потягивается следователь, треща костяшками пальцев.
Кажется, он доволен. Плохой знак.
— Вы присутствовали на похоронах падчерицы?
— Нет, — на следующий вопрос, для разнообразия, надо ответить правду, — я о них не знала.
— Чем же вы, интересно, были заняты, если не поиском убийцы, что даже не слышали о похоронах собственной приемной дочери?
Теперь не падчерица, а приемная дочь.
— Я…
— Вы скрывались от следствия, вот чем! — переходит на крик следователь. — Вы были в бегах!
— Я не от кого не скрывалась, — отвечаю спокойным голосом. — Даже не знала, что меня ищут.
— Не знали о похоронах падчерицы. Не знали, что вас разыскивает полиция. Может, вы не знали, что убивать плохо? Незнание закона, солнышко, — наклоняется ко мне следователь, — не освобождает от ответственности.
— Я вам не солнышко, а Дина Александровна, и законы знаю достаточно хорошо.
— Может, мне с тобой поговорить вне закона? — упирается руками в стол он.
— Может, вам стоит записать этот вопрос в протокол? — скрещиваю руки на груди и откидываюсь на спинку стула.
— Значит, вы утверждаете, что не убивали Паукову Екатерину Олеговну? — садится на место и тяжело вздыхает.
— Утверждаю.
— В таком случае, для чего вам понадобилось убегать из дома в предполагаемое время преступления?
— Вы правы, из дома я убежала, но Катя в это время была еще жива.
— В побеге значит, вы признаетесь, а в убийстве нет. Хорошо. Если вы не убивали падчерицу, зачем вам понадобилось убегать из дома?
— Меня избил муж.
— Насколько я знаю, в это время ваш муж был на работе.
— Да. Я дождалась, пока он уйдет на работу и ушла из дома.
— Вы не ушли, вы убежали. Для чего такая спешка?
— Я сильно нервничала и больше не могла оставаться в этом доме.
— Тогда почему не ушли следом за мужем, а задержались белее, чем на полчаса?
— Хотела закончить домашние дела.
— Хотела закончить домашние дела… Так вы называете убийство падчерицы?
— Я
— Это я уже слышал. Хорошо, какие домашние дела вы хотели закончить?
— Помыть посуду после завтрака, одеть и отвести Катю к бабушке.
— Что вам помешало?
— Катя капризничала.
— Как именно?
— Она плюнула мне в лицо и обозвала словами, которыми часто ругался ее отец.
— Но ему вы за это голову не пробили?
— Кате тоже.
— Тогда что вы сделали в ответ?
— Убежала из дома.
— А до этого вы ее ударили. Вот заключение судмедэкспертизы, — из внутреннего кармана пиджака, висящего на спинке стула, следователь вытаскивает сложенную вчетверо бумажку. — Здесь черным по белому написано, что на теле Екатерины Пауковой найдены следы вашей ДНК, которые могли появиться только в результате удара.
— Я дала ей пощечину и убежала. Не знаю, что произошло дальше, но когда я выходила из дома, она была жива.
— Собираешься косить под несчастный случай?! — выхватывает у меня листок, не дав дописать ответ следователь. — Не выйдет. Все, чего ты этим добьешься, это потянешь время следствия. Любой дурак поймет, что это убийство, стоит только посмотреть на тело.
Из того же кармана, откуда недавно появилось заключение судмедэкспертизы, следователь достает пачку фотографий. Я с нетерпением жду, когда снимки окажутся на столе, но достаточно мельком взглянуть в их сторону, как все вокруг начинает расплываться перед глазами, а во рту появляется отвратительный привкус. На фотографии, повторяя позу контура на полу в спальне, запечатлено безжизненное тело Кати. Обычно пылающие румянцем щеки отливают синевой того же оттенка, что и надетое на ней джинсовое платье. Получается, после моего ухода и до появления убийцы Катя успела одеться? Но как ей удалось снять платье с антресоли? Ну конечно! Вот почему сорочка свекрови была в крови. Она нашла обнаженный труп внучки, сняла с себя верхнюю одежду, одела Катю в первое попавшееся платье, и только приведя себя в порядок, вызвала полицию. Поразительное хладнокровие!
— Невооруженным глазом видно — это мокруха. Благо убийцу долго искать не пришлось. Одного я до сих пор понять не могу: чем ты ее забила? Ночами не сплю, гадаю, от какого металлического предмета может остаться такое узкое и глубокое отверстие в черепе? — вытаскивает из стопки фотографию с крупным планом верхней части тела Кати. — Похоже на отвертку, но патологоанатом сказал, что у основания инструмент расширяется.
Я смотрю на отверстие в области виска. Взгляд опускается на шею. Сначала фотография внушает непреодолимый ужас, но постепенно мне удается переключиться на другой способ видения. Теперь я не смотрю на Катин труп, а изучаю отдельные части изображения. На одном из фрагментов мой взгляд непроизвольно застывает. Сначала я не могу понять, что именно настораживает в этой области снимка. Приходится снова посмотреть на все фото целиком. Неожиданно даже для самой себя вскакиваю со стула.