Судьба Шута
Шрифт:
Наступила полная тишина. Затем четверо мужчин клана нарвала спустились по лестнице с маленькой морщинистой женщиной на руках. Она сидела в кресле, сделанном из ивовых прутьев и застеленном мягкой медвежьей шкурой. Ее редкие седые волосы были собраны в пучок на макушке. Глаза показались мне очень черными и блестящими. Она была одета в красное платье, расшитое маленькими костяными пуговицами с резным изображением нарвала. Мужчины поставили ее кресло на массивный стол, где она и осталась сидеть, оглядывая всех собравшихся в ее доме. С едва слышным вздохом
– Хорошо! Я вижу, все собрались! – заявила она. Она произнесла эти слова на языке Внешних островов – слишком громко, как все тугие на ухо старики. И мне показалось, что она не испытывает той тревогой, которая переполняла женщин ее клана.
Великая Мать клана наклонилась вперед, и ее шишковатые пальцы вцепились в изогнутые подлокотники кресла.
– Что ж, пусть он выйдет вперед. Тот, кто ищет расположения нашей Эллианы, нарчески клана нарвала. Где тот дерзкий воин, что ищет материнского дозволения возлечь с нашей дочерью?
Я не сомневался, что Дьютифул ожидал услышать совсем другие слова. Он отчаянно покраснел и выступил вперед. Затем принц поклонился старухе, как принято у воинов, и на чистом языке Внешних островов ответил:
– Я стою перед матерями клана нарвала и прошу разрешения объединить свой род с вашим.
Некоторое время она смотрела на него, а потом перевела хмурый взгляд на одного из молодых людей, который нес ее кресло.
– Что делает здесь раб из Шести Герцогств? Его привезли нам в подарок? И поэтому он пытается так ужасно говорить на нашем языке? Отрежьте ему язык, если он сделает это еще раз!
Наступила тишина, которую нарушил дикий хохот в задней части зала. Впрочем, смех тут же стих. Однако Дьютифул сумел сохранить хладнокровие, и ему хватило ума не вступать в объяснения с распалившийся Матерью клана. Женщина из окружения нарчески подошла к Матери, привстала на цыпочки и начала что-то шептать ей на ухо. Старуха раздраженно отмахнулась от нее.
– Прекрати свое шипение и плевки, Алмата! Забыла, что ли, – я ничего не слышу, когда ты так лепечешь! Где Пиоттр? – Она посмотрела по сторонам, словно искала потерянный башмак, увидела Пиоттра и нахмурилась. – Да вот же он! Ты ведь знаешь, что лучше всего я слышу, когда говорит он. Что он там делает? Иди сюда, наглый мошенник, и объясни, что все это значит!
Было бы забавно наблюдать, как старуха командует суровым воином, если бы не тревога на его лице. Он подошел к Матери, быстро опустился на одно колено и встал. Она подняла похожую на высохший корень руку и положила ему на плечо.
– Что все это значит? – нетерпеливо повторила она.
– Эртр, – спокойно сказал он. Вероятно, его низкий голос лучше доходил до старых ушей, чем пронзительный шепот женщины. – Речь идет об Эртр. Помнишь?
– Эртр… – И ее глаза неожиданно наполнились слезами. Она оглядела зал. – И Косей? Маленькая Косей тоже? Значит, она уже здесь? Наконец вернулась домой?
– Нет, – коротко ответил
Она посмотрела ему в лицо и медленно начала кивать, но потом покачала головой.
– Нет! – воскликнула она. – Я не помню. Бурачок прекратил цветение, сливы будут кислыми в этом году. Я помню, как мы про них говорили. Но… нет. Пиоттр, а это важно?
– Да, Великая Мать. Это очень важно.
На ее лице появилось озабоченное выражение, а потом она рассердилась.
– Важно, важно! «Важно», – говорит мужчина, но что он понимает? – Ее старый голос, надтреснутый и пронзительный, был полон насмешки и презрения. Высохшая рука ударила по коленям. – Постель и кровь, вот все, что их интересует, только это они считают важным. А что им известно о стрижке овец и уходе за садом, что они знают о том, сколько бочек рыбы необходимо засолить на зиму и сколько нужно натопить жира? Важно? Ну, если то, о чем ты говоришь, важно, пусть этим займется Эртр. Теперь она Мать, а мне нужен покой. – Она сняла руку с плеча Пиоттра и ухватилась за ручки кресла. – Я так устала! – жалобно проговорила она.
– Да, Великая Мать. Да, это так. И ты сможешь отдохнуть, а я позабочусь о том, чтобы все шло, как должно. Обещаю. – И как только он замолчал, из темноты на лестнице вышла Эллиана и быстро спустилась к нам.
Казалось, ее ноги в легких туфельках едва касаются ступеней. Половина ее волос была собрана в пучок при помощи заколок, украшенных звездочками; остальная часть рассыпалась по плечам. Следовавшие за ней две женщины остановились, охваченные ужасом, и принялись перешептываться. Наверное, ее готовили к выходу, но она вырвалась и ринулась вниз, услышав рассерженные голоса.
Я узнал Эллиану по манере держаться. Люди расступались перед нарческой. За прошедшие с нашей последней встречи время она, как и Дьютифул, изменилась, в ней не осталось ничего от ребенка, она превратилась в юную женщину. Пока Эллиана шла, я заметил, как сильно поражены мужчины Шести Герцогств. Платье закрывало ее спину и плечи, но открывало высокую гордую грудь. Быть может, она нарумянила соски, чтобы они стали такими розовыми? Я ощутил возбуждение. Через мгновение я поднял стены и укорил Дьютифула:
Скрывай свои мысли.
Должно быть, он услышал меня, но и ухом не повел. Принц таращился на обнаженную грудь нарчески, словно никогда прежде не видел женской груди. Вполне возможно, что так оно и было.
Она не удостоила его даже взгляда, а сразу же направилась к Великой Матери.
– Я разберусь с этим, Пиоттр, – сказала Эллиана. И ее голос тоже изменился со времени помолвки – теперь это был голос женщины. Потом она обратилась к мужчинам, которые принесли кресло: – Вы слышали, что сказала Великая Мать? Ей необходимо отдохнуть. Давайте поблагодарим ее за то, что она почтила нас своим присутствием, и пожелаем ей спокойного сна и легкости в теле.