Судьба — солдатская
Шрифт:
— У моста показались!
И пулеметчик прекратил огонь.
За Пароменской церковью между тополями действительно темнели амфибии. На улице останавливались грузовики с пехотой. «Вот когда начнется», — разгоряченный стрельбой, подумал Зоммер и пригнул голову к косяку проема, потому что перед колокольней, вырвав из замощенной булыжником улицы камни, разорвался снаряд.
После короткого беглого обстрела берега из пушек и минометов немцы перенесли огонь на город и начали переправу у моста. Амфибии двумя колоннами спустились к воде и поплыли.
Младший сержант помрачнел. Зоммер, насупившись,
— Ничего. Двум смертям не быть, одной не миновать.
Младший сержант, плотно сжав губы, открыл огонь. Зоммер тоже стал целиться. Было далеко. Вражеские головы на амфибиях прыгали над мушкой маленькими, еле уловимыми точками. Поймать их было трудно. Но Зоммер все же выстрелил раз, другой, третий… Немецкая артиллерия часть огня перенесла на церквушку. Снаряды рвались вокруг нее, попадали в ее толстые крепкие стены и, с треском высекая искры, крошили хорошо обожженный, веками ничему не поддававшийся кирпич. Но пулеметчик продолжал стрелять. Стрелял и Зоммер.
Вражеские машины еще не достигли берега, когда немецкий снаряд, угодив в край стены у проема, где лежали пулеметчик с бойцом, оглушительно рванул воздух. Зоммера бросило, сильно ударив головой о стену. Теряя сознание, он слышал, как с сухим, приглушенным треском сыплется на него отваливающаяся штукатурка, известь, кирпичная крошка. Видел, как тюк тряпья, поднявшись на ребро и рассыпаясь, валится на него всей тяжестью…
Три дня восточнее Пскова фронт то смолкал, то гремел с новой силой. Город наполняли немецкие части.
На четвертый день рано утром фронт разразился канонадой опять. Части в городе зашевелились, а когда стрельба стала отдаляться и редеть, поползли из Пскова на восток. Зоммер, прятавшийся все это время в церквушке среди тряпья, немного уже пришел в себя: меньше болела голова, ее не кружило, реже подступала тошнота… И решил он вечером из церкви уходить. Но куда? Зоммер думал, думал и пришел к мысли, что надо пока добраться до Сони. «Там подкреплюсь, в себя приду и… жиману к фронту», — заключил он.
До вечера Зоммер сидел в своем убежище за наваленными у стены тюками и продумывал, как будет идти. Мелькнула даже дерзкая мысль убить гитлеровца, переодеться и идти в открытую. «Остановят, что-нибудь придумаю», — соображал он.
Поздно вечером, когда небо плотно закрыло тучами и стало совсем темно, он осторожно вышел к полуразрушенной церковной ограде. Осмотрелся. Стал пробираться по безлюдным, вымершим переулкам и дворам. До Псковы добирался часа полтора. К Сониному дому подходил, совсем выбившись из сил. С опасением заглянул в окно, тихо постучал по стеклу. Вполголоса произнес:
— Соня, впусти. Это я, Федор.
Не отзывались с минуту. Потом донесся испуганный голос Сони:
— Не может быть!
Зоммер, держась дрожавшими от усталости руками за стену, обошел половину дома.
Дверь открыла Соня. Она не впустила его, а втянула, схватив за плечо. Закрыв дверь, повела его в темноте по коридорчику. Сонина мать, стоя возле кухни, полушепотом выдавливала из себя:
— Боже мой! Откуда это ты?
— С неба, мать, — прохрипел на ходу Федор.
Соня завела Зоммера в горницу. Усадив на стул, занавесила ватным одеялом окно и зажгла,
— А где же ваши? — стараясь подавить растерянность, проговорила Соня. — Откуда ты?
Зоммер молчал. Глядел в пол — на широкую щель между плахами. Думая над вопросом Сони, он неожиданно Для себя понял, что рассказать, чтобы она поверила, как он оказался здесь, невозможно. Пристально поглядев ей в лицо, Зоммер ответил:
— Это долго объяснять.
Багровея, Соня села на кушетку, рядом с парнем.
Зоммер поднялся. Тяжело. Устало. Подумал, что отсюда ему немедленно надо уходить к фронту. Но тут же рассудок взял верх: куда идти, где он теперь, фронт-то, как идти, если голову кружит от боли, от усталости, от голода… «Нет, сейчас мне не уйти», — заключил Зоммер и снова сел.
Чуть опустив лицо, он тяжело смотрел из-под насупленных бровей на Соню, на парня — старался угадать, кто же тот ей: любовник или просто случайно оказавшийся у них знакомый? Смотрел, изучая, приглядываясь — даже не было сил ревновать.
Из кухни Соню кликнула мать. Соня ушла, а вскоре позвала Федора.
Тут мама тебе постелила, — направляясь на кухню, слышал Зоммер, и ему показалось, что в Сонином голосе прозвучали нотки виноватого человека.
На кухне Зоммер еле различил в темноте раскинутую на полу постель. Подумал о себе с жестокой иронией: «Муж тоже мне». Соне, как чужой, подавленно сказал:
— Поесть бы хоть чуть. Четвертый день не жравши.
Соня засуетилась. Подала ему стакан молока, кусок ржаного хлеба. Глотая слова, проговорила:
— Раз столько времени не ел, так и нельзя больше пока.
Она дождалась, когда он поест. Уложила его на пол и ушла.
Зоммер почти тут же уснул. Через час, когда начало светать и Соня, обсудив с Еремеем Осиповичем вопросы, касающиеся их подпольной работы, и проводив его, пришла на кухню, Федор уже не спал. Лежа на спине, он посматривал в потолок и думал то о Соне, которую теперь не знал как считать — женой или… то о своем положении. Увидав входившую Соню, поглядел на нее так, как смотрят на человека, которого ненавидят, презирают. Соня это заметила. Присев рядом, на лавку, уставилась на него пристально, с болью в глазах.
— Кто этот парень? — холодно спросил Зоммер, у которого пропала охота уличить ее в чем-то гадком, потому что решил: если человек разлюбил одного и полюбил другого, то плохого в этом еще ничего нет, важно, чтобы во всем этом проявилась честность.
— Кто, Еремей Осипович? — удивилась Соня и вдруг, поняв его, покраснела, глаза ее забегали, налились злостью.
Пауза была долгой. Потом Соня проговорила тихо, стараясь не заплакать:
— Ты лучше сначала сам расскажи, как оказался здесь и где твой полк?