Судьба Убийцы
Шрифт:
Несколько ночей спустя после начала этого морского путешествия я лежала на полу среди наших скудных пожитков и вдруг услышала, как Винделиар сквозь сон произнес: «Брат», вздохнул и глубже погрузился в сон. Я отважилась опустить стены, которые до сих пор держала, защищаясь от него, сосредоточила разум и ощупала его границы.
Там меня ждал сюрприз.
Даже во сне он держал поводок Керфа. Калсидиец вел себя покорно, словно дойная корова, что никак не вязалось с его воинским снаряжением и шрамами. Он не брал еду без разрешения и не бросал опасных взглядов на женщин, даже на вереницу рабынь, которых раз в день выводили на палубу подышать воздухом.
Я пыталась нащупать нить, которой Винделиар контролирует меня, но если она и существовала, то была слишком тонкой и не давала себя обнаружить. Вот чего я никак не ожидала найти - это туманный покров, которым была окутана Двалия.
Возможно, она сама попросила Винделиара об этом? Чтобы лучше спалось? Впрочем, не похоже на нее - желать чувствовать тошноту и все время оставаться в постели. Однажды она выплеснула на него свое отвращение, осыпая оскорблениями, а он сжался под напором ее презрения. Случалось ли подобное раньше? Я тихонько изучила чары, наложенные на нее: она верит, что Винделиар справится с нами, что он раскаивается в своем кратком бунте, ведь он - ее слуга, преданный ей до мозга костей. Он в силах управлять Керфом и скрывать меня от чужих глаз, пока она отдыхает. Я, затаив дыхание, обошла вокруг навеянного им тумана. Как далеко зашел он в своем тщательно скрытом неповиновении? Сможет ли она догадаться об этом, когда поправится?
Если он позволит ей поправиться! Я обдумала эту мысль. Так это он наводит на нее тошноту? Валяющаяся в постели Двалия больше не пинала нас, не раздавала оплеухи и затрещины. Не начал ли он противиться ей? Если он больше не служил Двалии, если хотел освободиться, могу ли я этому поспособствовать? Переманить его на свою сторону? Сбежать, отправиться домой?
В тот миг, когда эта мысль посетила меня, я как можно быстрее воздвигла обратно свои стены. Он не должен знать, что мне стало что-то известно, и тем более – какие я питаю надежды. Как мне завоевать его? Чего он жаждет?
– Брат, - мой голос прозвучал не громче шепота.
Его шумное дыхание на мгновенье сбилось, затем снова вошло в свой ритм. Я боролась сама с собой - не сделаю ли я этим свое положение еще хуже?
– Брат, я не могу уснуть.
Его храп прекратился. После долгого молчания он удивленно произнес:
– Ты назвала меня «брат»!
– Как ты - меня, - ответила я. Что это могло значить для него? Я должна быть очень осторожной в этой игре.
– Мне снилось, что я зову тебя братом, а ты - отзываешься и тоже называешь меня братом, - он повернул голову, не поднимая ее с подушки, которой ему служила свернутая одежда, и с грустью продолжил: - Но все остальное здесь совсем не похоже на мой сон. Мой единственный сон.
– Твой сон?
– Да, - подтвердил он и со стыдливой гордостью добавил: - Такой никому больше не снится, только мне.
– Разве кто-то может увидеть то, что тебе снится?
– Ты так мало понимаешь в снах. Многие Белые видят одни и те же сны. Если что-то снится большому числу Белых, значит, это важно для Пути! Если сон был увиден лишь однажды, значит, скорее всего, его события не произойдут, разве что кто-то смелый не постарается как следует ради этого, чтобы через другие сны отыскать нужный путь. Так
Двалия зашевелилась на своей койке, приведя меня в ужас. Наверняка она проснулась! Старая змея никогда по-настоящему не спит. Она слышала наше перешептывание и теперь похоронит мой план еще до того, как я его до конца обдумаю!
И тут я почувствовала - глубокий и сладостный сон опустился на меня, как пушистое одеяло, теплое, но не удушающее, мышцы расслабились, ушла головная боль, больше не подпитываемая зловонием каюты. Я едва не поддалась ему, несмотря на собственные стены. Как же, должно быть, сильно это подействовало на Двалию, и досталось ли Керфу? Сказать ли Винделиару, что мне известно, что он творит? Может, пригрозить, что я все расскажу Двалии, если он не согласится помочь мне?
– Ты чувствуешь, что я делаю, и защищаешься от этого.
– Да, - призналась я, отрицать было бы бессмысленно. Я ждала, что еще он скажет, но он молчал. Раньше я считала его туповатым, но сейчас подумала - возможно, в своем молчании он обдумывает собственную стратегию. Что бы такого придумать, чтобы он разговорился?
– Расскажи мне о своем сне.
Он повернулся на бок. По звуку голоса можно было определить, что его лицо обращено ко мне. До меня донесся шепот:
– Каждое утро Самисаль требовал приносить бумагу и кисть. Мы с ним дважды братья - наши родители были братом и сестрой, и их родители - тоже. Иногда я притворялся, что видел во сне то же самое, что и он. Но меня всегда обзывали лжецом, понятное дело. Так вышло, что Самисаль видел сон за сном, а я - только один-единственный. Даже моя сестра-близнец Оддэсса, от рождения такой же уродец, как и я, - и то видела сны. У меня же был всего один. Бесполезный Винделиар.
Братьев женили на сестрах? Ну и жуткая у него родословная, впрочем, в том нет его вины. Я сдержала свое удивление и спросила только:
– Но один у тебя все-таки был?
– Да. Мне снилось, что я нашел тебя. В день, выбеленный снегом, я позвал тебя: «Брат!», и ты пошла со мной.
– Значит, сон сбылся.
– Сны не «сбываются», - поправил он.
– Если сон лежит на истинном Пути, мы просто отправляемся ему навстречу. Четверо ведают Путь. Они отыскивают верные сны и посылают Служителей творить Путь для этого мира. Наткнуться на сюжет из сна - все равно что встретить веху с указателем на дороге, которая подтверждает, что идешь верным Путем.
– Понятно, - сказала я, хотя ничего не поняла.
– Значит, нас свел вместе твой сон?
– Нет, - печально признался он.
– Мое сновидение - всего лишь крошечный сон. Краткий эпизод, не такой уж и важный, как говорит Двалия. Я не должен считать себя значимым. У многих сны были куда лучше моего, так что те, кто сортирует и упорядочивает сны - Коллаторы, узнали, куда нам следует отправиться и что сделать, чтобы творить истинный Путь.
– И все эти сны утверждали, что я мальчик?
– это я спросила из чистого любопытства.
– Не знаю. Большинство называли тебя сыном, либо вообще не уточняли твою сущность. В моем сне ты была моим братом, - я услышала, как он почесывается.
– Так что Двалия права, мой сон мелок и не слишком точен, - он говорил, словно обиженный ребенок, жаждущий, чтобы кто-то стал убеждать его в обратном.
– Но ты увидел меня и действительно назвал «братом». Кому-нибудь снилось то же самое?
Не знала я, что молчание может быть медленным, но у него оно было именно таким. С победным удовлетворением он ответил: