Судьба вампира
Шрифт:
Когда поэт оглянулся, ни Даниэля, ни Аники уже не было на сцене. На месте певицы стоял писарь, который минутой ранее держал невесту за руку и не отпускал ее от себя.
— Что случилось? Где она?
— Я не знаю, — прожевал слова Галба, озираясь по сторонам. — Какое-то затмение посетило меня. А когда я открыл глаза, ее уже не было.
— Люций!
Поэт обернулся — на сцену лезла толпа обезумевших от наркотика и злобы зрителей. Глаза их горели яростным огнем, пальцы разбивались в кровь о каменный пол, но они все лезли и лезли, не давая прохода друг другу.
— Возьми, — Люций бросил атам писарю.
— А как же ты? — Галба и Сатон переглянулись.
— Пока до меня дело дойдет, ты уже найдешь Изота. А когда найдешь его, убей.
Вступать в бой у поэта не было никакого желания — для себя он уже все решил. Поэтому и предпочел покинуть сцену через закулисный выход.
На улице давно стемнело, и светила белая луна. В эту ночь ее свет был почему-то особенно ярким.
Задний двор кишел одурманенными и шатающимися из стороны в сторону людьми. Среди них Люций увидел еле идущую девушку в белом платье. Подбежав к ней, он понял, что певица настолько слаба, что не может передвигаться самостоятельно.
— Аника? — он коснулся ее плеча.
— Люций? — она повернулась, взгляд ее на мгновение прояснился. — Как ты оказался здесь?
Он отвлекся на шум за спиной, инстинктивно потянулся к чехлу, и тут она схватила его за руку и притянула к себе.
В том месте белое платье было в крови. Он нащупал рану. По всей видимости, она была смертельной, ибо пролегла между ребрами прямо под сердцем. Нанести такую рану вампиру можно было только одним оружием.
— Ты ведь любил меня, поэт… — Да, — выдохнул Люций.
— Прости, — один прерывистый вздох следовал за другим. — Прости меня… — пальцы ее впились в его кисть до боли, до тяжкого исступления.
Он увидел, как глаза ее подернулись туманной дымкой, и почувствовал, как жизнь покидает ее тело.
— Аника! — воскликнул он и обхватил ладонями лицо любимой. Краска медленно сходила, кожа бледнела, губы холодели.
— Аника… — хрупкий шепот стал началом его слез, а когда он повторил ее имя еще раз, она уже не двигалась.
Медленно опустив бесчувственное тело на землю, поэт присел рядом и зажмурился. Вокруг метались люди, кто-то задевал его, кто-то что-то кричал, но он не обращал на это внимания. Он словно пребывал в таинственном забытьи и до сих пор отказывался верить в смерть певицы. Гнев и ненависть бесследно испарились. И жажда мести оставила его.
В этот печальный час поэт не искал ответы на вопросы, что так мучили его. И не терзался ни виной, ни болью. В этот печальный час он словно умер и снова возродился. Только душа его теперь была пуста.
— Я знаю, о чем ты думаешь.
Поэт открыл глаза.
Внешне Даниэль был лишь отдаленно похож на брата. Он не казался печальным и усталым, но выглядел старше. Люцию подумалось:
наверное, единственное, что их роднило — это голос. Он был копией того, что поэт услышал много дней назад у озера Пиала. Только сегодня Люций мог видеть его обладателя.
— Наконец,
— Смирение.
Но оно не вернет тебе твоих женщин.
— Зачем ты убил ее? — Люций подозревал, что у него в руках атам. Даже обладая ловкостью и сноровкой десятка лисиц, поэт не успел бы увернуться от точного удара.
Она для тебя много значила? Я знаю, можешь не говорить. Мой брат тоже для меня много значил. Так как нам поступить?
— Ударь первым и отдай мне кинжал.
— Устроим что-то вроде боя гладиаторов? — Даниэль усмехнулся. — Нет, поэт, не выйдет. Мне одному гулять по Верхним Землям. Я тебе не Венегор и не привык дарить надежду.
Удар клинка был быстрым и сильным. Но Люций не шелохнулся. Лишь рука его продолжала сжимать и разжимать пустые ножны и затвердела лишь тогда, когда из горла вырвался предсмертный стон. Кровь обагрила почерневшие губы. Глаза поэта закатились. Но Даниэль не рискнул посмотреть в них.
Через мгновение Люций упал лицом вниз и замер.
В ту же секунду откуда-то из темноты выскочила овчарка. Пес нашел своего хозяина по запаху дикой мяты. Он дождался подходящего момента и набросился на того, кто подошел к Люцию сзади. Но не успел — вампир уже нанес свой смертельный удар.
Эскудо кинулся на врага, Даниэль выставил вперед правую руку…
— Давай, кусай! — взгляды вампира и животного встретились. Но на этот раз пес не испугался.
Он оказался хитрее. Вместо того, чтобы впиться зубами в кисть вампира (как того и ожидал Даниэль), он прыгнул ему на грудь и вцепился в лицо. Даниэль взвыл и под тяжестью собаки упал на спину.
Эскудо рвал в клочья щеку ненавистного врага.
— Прочь! — наконец из-под туши животного раздался его дикий крик.
Как бы ни был силен и охвачен жаждой мести Эскудо, все же силы вампира и собаки были несравнимы. Когда Даниэль поднялся, вместо лица у него было кровавое месиво.
— Проклятая тварь, — боли он не чувствовал давно, а вот неприятности, связанные с его внешним видом, вызывали у него озабоченность.
Вытерев с лица кровь, он посмотрел на собаку.
— Все, псина, теперь ты сирота, — неожиданно вампир засмеялся.
А когда замолчал, эхо его дьявольского смеха еще долго раздавалось над полем битвы, пугая оставшихся в живых.
— Где твои люди, Сатон? Ты же обещал собрать всех…
— Они скоро будут, — здоровяк озирался по сторонам, ожидая подхода отряда добровольцев, который на скорую руку собрал его брат.
— Они уже должны быть здесь! Где войско?
— Я же говорю, они на подходе. — Черт, Сатон… — Не паникуй.
В это время Галба Тарот и Хлоя поймали Изота, загнав его в тупик на соседнем дворе.
Они связали его веревкой с морскими узлами и отошли на пару шагов послушать, что он скажет напоследок.
Писарь держал в руках клинок.
— Черт побери, Галба Тарот! — парень понял, что настал его последний час. — Кого я вижу! Ты тоже любишь ее голос?
— Подумай лучше о себе, чистильщик обуви.