Судьба всегда звонит дважды
Шрифт:
Долго уговаривать ему Машу не пришлось.
А потом, когда Артем Борисович ушел за кофе и они остались с матерью Баса наедине... Маше страшно неловко, она не знает, что сказать, куда руки деть в обществе такого непонятного для нее человека.
– Мария, - та сама, первая, неожиданно нарушает повисшее за столиком молчание.
– Наверное, я должна перед вами извиниться.
– Нет!
– только этого еще не хватало! Маша совершенно искренне не хочет, чтобы
– Нет, ну что вы! Вы совершенно не должны этого делать!
– Именно поэтому, - ее собеседница серьезно кивает, - я прошу у вас прощения. У меня были причины так поступить, но это не оправдание. Прошу меня извинить.
– Конечно!
– торопливо соглашается Мария.
– Я все понимаю. Вы имели право и... Я правда все понимаю. И...
У Маши действительно нет слов, чтобы правильно сказать, что она чувствует. А мать Баса вдруг легонько гладит ее по плечу.
– Наверное, теперь я могу обращаться к тебе на "ты"?
– Да! Конечно, мадам!
– Арлетт, - старшая из женщин слегка улыбается.
– Меня зовут Арлетт.
Последующие часы за "счастливым столиком" были посвящены, в основном, рассказу Маши. Именно потому, что ее расспрашивали обо всем - о семье, об образовании, о работе... Где живет, кто папа, кто мама, где бывала, что видела. Словом, выложить пришлось почти все о себе, и именно поэтому время мучительного ожидания... это плетущееся черепашьим шагом время вдруг как-то незаметно кончилось.
_________________
Она не понимает ни слова из того, что говорит серьезный, невысокий и горбоносый врач - может только вглядываться в мимику и жесты всех троих - его, Артема Борисовича и Арлетт. И именно улыбка Васькиной матери дает ей первую надежду. А потом - слова Литвинского-старшего:
– Ну что, Маша? Будем праздновать?
– Есть что?
– еще не давая надежде вырасти в полноценную радость.
– Доктор Рошетт убежден, что есть. Все получилось, как врачи планировали. И даже сверх того. Не исключено, что и вторая операция не понадобится.
Если бы она была одна, наверное, она отреагировала бы иначе. Но сейчас... с людьми, с которыми она пережила эти очень непростые часы, одни их самых сложных за последние месяцы, хотя это вообще было трудное время, но все-таки... Словом, дрогнула Маша. И плакала она на плече Артема Борисовича, и, кажется, Арлетт гладила ее по голове, и негромкий голос Васькиного отца:
– Ну, все, все, Маша. Будет. Все хорошо.
Впрочем, потом Маша понимает,
_________________
Ей позволили пройти в реанимацию, хотя Васька еще без сознания. Более того, ее великодушно оставили с ним наедине.
Она смотрит на него, на бледное лицо с побледневшими же веснушками. Глаза закрыты, тени под ними не только от ресниц. Все-таки как же трудно ему пришлось за последнее время, просто невообразимо. Светло-рыжие волосы разметались по подушке почти по-девичьи. Нет, парня надо срочно стричь. Маша слегка улыбается. И может себе наконец-то твердо сказать: "Все хорошо. Все в порядке. Он выдержал. Он смог".
А потом ее ждет нежданный подарок. Она видит, как дрогнули его ресницы. Взгляд - поначалу совершенно мутный, дезориентированный, непонимающий. Моргнул раз, второй. Прорезалось фирменное Басово выражение лица: "Мне все трын-трава". Маша не дает ему повода первому сказать глупость.
– Привет.
– Привет. Ну что, доктор, - он слегка морщится, - я смогу теперь, после операции, танцевать танго?
Неисправим.
– А до операции мог?
– Неа.
– Ну, значит, и после не сможешь. А вот ходить - запросто. Доктор Рошетт в этом совершенно уверен.
– Правда?
– Да.
– Черт. Блин, - он говорит это тихо и почти безэмоционально. Закрывает глаза и шепчет, с прикрытыми веками: - Неужели, правда?
– Клянусь своим "Никоном".
Он открывает глаза и столько в них... что кажется, будто включили мощную лампу.
– "Никоном"? Это святое. Верю.
– Рад?
– она спрашивает об очевидном, но очень хочется с ним поговорить.
Бас медленно кивает, а Маша спохватывается.
– Ой, надо же позвать... доктора там, или медсестру. Ты как себя чувствуешь вообще?
– Выпить хочется просто смертельно.
– Вряд ли тебе сейчас можно, - улыбается Маша.
– Мне категорически нельзя. Но хочется от этого не меньше.
_________________
Над Парижем стоит образцово-показательная поздняя весна, выказывающая твердое намерение перейти в такое же образцово-показательное начало лета. Цветут каштаны, толстые парижские голуби степенно и вальяжно избегают внимания детворы, взлетая лишь по самой крайности. Пожилые парижане играю в "шары", с плавучих ресторанов на канале Урк слышно живую музыку.
Все это Бас видит Машиными глазами. Каждый день Мария приносит ему улов. Маленькие фотозарисовки Парижа - красочного и грязного, шумного и задумчивого, загадочного и прямолинейного. Это Машин Париж.