Судьба животных. О лошадях, апокалипсисе и живописи как пророчестве
Шрифт:
В августе 1916 года Вильгельм II освободил Фалькенхайна от обязанностей командующего немецкой армией – по большей части из-за битвы при Вердене, которая считалась его неудачей. Тот сразу или почти что сразу взялся за писанину. Как и большинство военных, он писал, чтобы объясниться и оправдаться. Писал, чтобы обосновать свои поступки для анналов истории. В 1922-м Эриха фон Фалькенхайна не стало. В текстах, написанных примерно за пятилетний период между смещением с поста и кончиной, он пытался объяснить, что целью его ужасающей стратегии при Вердене было вообще-то окончить войну поскорее.
В стратегии Фалькенхайна, которую тот применил под Верденом, и вправду была ясная логика. Насколько эта стратегия была дальновидной и какими тактическими мерами воплощалась в жизнь – про это можно вести изощренные дебаты (их уже много вели и ведут поныне). Рассуждать про эти дебаты я не хочу, да и не слишком-то мне они интересны.
Сам я, опять-таки, задаюсь вопросом: не было ли у Фалькенхайна и другой части – части, запрятанной глубоко в нем самом и причастной тем силам, которых он в полной мере мог никогда не осознавать, – силам, которых никто из нас не может осознавать в полной мере – которые натолкнули его на мысль создать кровокачку, и при этом он знал (назовем это знание бессознательным), что этот его насос будет погибелью мира, что это, так сказать, будет воплощенная смерть, и что смерть эта скосит под корень француза и немца, коровку, букашку, травинку – короче, выкосит саму жизнь.
Один военный стратег, которого мне довелось знавать, однажды заметил, что я столько читал и думал про Первую мировую и, в частности, про Верден, что стал «неуравновешенным», – так он выразился. «Далековато вы забрели от области своих компетенций», – так он мне заявил. Усугубляя ситуацию, я поведал своему военно-стратегическому приятелю, что впервые размышления о Первой мировой посетили меня, когда я увидел картину с изображением всего сущего. Так вышло, что нарисовал эту картину Франц Марк. Нарисовал он ее в 1913-м, за год до начала Первой мировой. «Судьба животных» – под таким названием известна эта картина.
На первый взгляд эта картина – произведение раннего европейского абстракционизма. Ее вдоль и поперек простреливают росчерки цветных линий. В самом деле, полотно – настоящая выжимка из всяких там авангардных направлений в искусстве, которые щедро плодились тогда в Европе. В живописи Марка есть следы музыкально-лирических абстракций Кандинского. Еще можно разглядеть более резкую абстракцию Робера и Сони Делоне и, так сказать, холодность кубофутуризма. Очевидно влияние русского конструктивизма, протосупрематизма, итальянского футуризма. Все эти «-измы» европейской живописи начала XX века на картине Марка тут как тут.
При ближайшем рассмотрении, однако же, картина – не совсем абстрактная. Стоит глазам привыкнуть к тому, чтобы вообще смотреть на эту работу, как видишь животных. Отсюда и название картины. Полотно вдоль и поперек рассечено линиями чистого цвета, но все это художническое дело происходит не в вакууме. Это дело происходит где-то и, что еще важнее, – с кем-то. Оно происходит, так скажем, с животными. И то, что происходит
Что судьба животных на картине Франца Марка складывается не очень удачно, мы знаем из росчерков цвета, которые безошибочно передают идею насилия. Животные (особенно синеватый олень, который посередине снизу) испытывают некую сильную муку. Этот застывший синий олень чуть приподнял переднюю левую ногу от земли, голова и шея у него запрокинуты до предела. Животное будто заходится в крике. Будто его пронзило одним из простреливающих центр картины желто-оранжевых цветовых стержней.
Приносят ли этого оленя в жертву? Но кто приносит оленя в жертву – и ради чего?
III. Выясняется, что солдат и художник Франц Марк еще и очень любил жизнерадостно-игривых коровок и вдобавок не был пацифистом. Короче говоря, выясняется, что в голове Франца Марка жизнерадостные коровки как-то уживались с войной
Картина «Судьба животных» поражает еще сильнее, если принять во внимание, что менее чем за три года до того, как написать «Судьбу животных», Франц Марк написал «Желтую корову». «Желтая корова» изображает одну из самых жизнерадостно-беззаботных коров, каких видывал мир. Пресловутая желтая корова, иначе и не скажешь, резвится – притом, что взрослым коровам такие занятия обычно даются с трудом. Но вот тем не менее у Марка желтая корова резвится. Желтая корова вскидывает задние ноги и вприпляску скачет себе по просторам. На заднем плане картины есть еще пара красных коров, и эти коровы хотя и не резвятся вприпляску, но тоже мирно и жизнерадостно пасутся на склоне.
Почему эта желтая корова у Франца Марка такая довольная? Наверняка и не скажешь. Сама корова никак свое поведение не объясняет. Хотя именно коровам резвиться несвойственно, другие животные в природе иногда таким занимаются. Понаблюдайте хоть сколько-нибудь за животными, погруженными в свои обыденные дела, – и увидите, что иногда на них внезапно что-то находит и они резвятся. Да, как правило эти резвящиеся животные – молодняк. Однако же не всегда. Похоже, что все животные – животные вообще любых видов и возрастов – подвержены внезапным проявлениям бессмысленной радости.
В прежние эпохи наподобие той, когда родился Франц Марк (а он родился в 1880 году), для людей из всех слоев общества близкое общение с животными – по крайней мере с теми одомашненными животными, каких можно встретить на ферме, – было гораздо привычней. Францу Марку частенько доводилось бродить где-нибудь в сельской местности, наблюдая за поведением коров, овец, козлов, оленей и другой живности. Непосредственно перед 1911 годом, когда Марк написал свою «Желтую корову», он проводил порядочно времени в деревне и поведение животных было очень ему интересно. Лето 1905-го Марк провел в блужданиях по Баварским Альпам. Там он видел животных и начал их зарисовывать. Особенно его тогда занимали овцы. В 1908 году Марк сделал пастельный рисунок с двумя оленями. В 1909-м закончил картину маслом «Большой пейзаж I». Картина изображает нескольких лошадей, сгрудившихся в правом нижнем краю полотна. Лошади тогда завораживали Марка как-то особо.
Конец ознакомительного фрагмента.