Судьба

Золотарёв-Якутский Николай Гаврилович

Семенчик поднял наган. Федорка — он узнал олекминского комиссара — дико, пронзительно завизжал, выбросил вперед грязные руки и лихорадочно замахал ими перед собой, как будто хотел поймать пулю. А потом, ловя открытым ртом воздух, попятился назад.

— Не стреляй! — услышал Семенчик предостерегающий, требовательный голос сзади.

«Не мешайте!» — хотел крикнуть в ответ Семенчик. Он подошел к вислогубому и выстрелил в него в упор, прямо в грудь.

Федорка застыл на мгновенье, рывком повернулся спиной к Семенчику

и рухнул на изгаженный скотом снег.

Подбежал запыхавшийся пожилой милиционер. Теперь только комиссар узнал в нем начальника милиции, своего однофамильца. Семенчик знал, что имя у милиционера такое же, как у отца — Федор. Но внешностью он ничем не напоминал Семенчику отца, портрет которого он давно нарисовал в своем воображении по рассказам матери и по смутным воспоминаниям детства. Отец у него был красавец, а у этого на левом веке рубец, от которого один глаз напряженно прищурен.

— Ты что, глухой? — грубовато сказал начальник милиции. — Я же кричал тебе: не стреляй! — Но глядел он не на юношу, а на неподвижное тело вислогубого.

— А вам что, жалко его? — спросил Семенчик дрожащим от волнения голосом, пряча в кобуру наган.

По лицу начальника милиции скользнула улыбка. Только теперь он поднял на собеседника глаза.

— Жалко, говоришь? Этого?.. — Начальник милиции тихо выругался по-русски и сплюнул. — Для тебя, парень, он просто враг, бандит, как все они. А для меня Федорка Яковлев враг кровный!.. Пожил бы ты с мое, голубчик, да испытал на себе то, что мне пришлось пережить из-за этого гада…

— Мне он тоже не просто враг…

Начальник милиции перебил его:

— Я у него батрачил с женой… У меня струпья не сходили от побоев…

— И мои родители батрачили у Яковлевых, отец с матерью. Он и… убил ее…

— А кто твои родители? Может, я их знаю? — притихшим голосом спросил начальник милиции.

— Отца Федором звали. — «Как и вас» — хотел добавить Семенчик. — А маму — Майей.

Семенчику показалось, что начальник милиции с трудом сдержался, чтобы не крикнуть. Он даже руку поднес ко рту, потом протянул ее к собеседнику и выдохнул:

— Фамилия?.. — И не дождавшись ответа, спросил: — Владимировы?

У Семенчика екнуло сердце.

Ответа Федор не расслышал, понял по движению губ: «Да».

— Семенчик?.. — Голос у милиционера как-то необычно задрожал на высокой ноте.

— Семенчик…

— Отец!..

…Видавший виды Строд удивился: комиссар отряда постоял, поговорил с командиром чоновцев и вдруг бросился его обнимать. Потом он вспомнил: да ведь это однофамильцы, оба Владимировы. И судя по тому, как сердечно обнимаются, наверное, даже родственники.

Отец и сын, поглощенные друг другом, не обратили внимания на подошедшего Строда. Старший Владимиров был поуже в кости и пониже ростом.

— А что с матерью, сынок? — нетерпеливо спросил он, оторвавшись от Семенника.

— Нет, отец,

ее… похоронили… — глухо ответил Семенчик и, как показалось Строду, всхлипнул.

— Давно умерла? — не то с испугом, не то с удивлением вырвалось у Федора.

— Не умерла она. Этот изверг, — Семенчик кивнул на вислогубого, — убил ее…

Строд видел, как вздрогнул от этих слов Федор и резко повернулся к мертвому врагу. А потом тихо спросил:

— Где могила ее?

— В Маче. Похоронили на берегу Лены.

Федор отвернулся, пряча слезы. Он отошел шага два и, схватившись за ствол дерева, навзрыд заплакал. Все ниже и ниже склонял он голову, спина его вздрагивала. К нему подошел Строд, положил руку на плечо:

— Мужайся, друг мой. Нам нужно все вынести, чтобы победить. Страшное, тяжелое известие пришло к тебе вместе с большой радостью.

Федор поднял влажные глаза. Его побелевшие губы что-то прошептали. Строд разобрал только одно слово: «Спасибо…»

Подбежал боец и доложил, что пленных — двадцать три человека — заперли в амбаре.

— Семен Федорович, займитесь ими, — распорядился Строд.

Минут через десять пленных вывели во двор. Сбившись в кучу, бандиты испуганно озирались вокруг. Обросшие, немытые, одетые как попало, выглядели они жалкими, даже смешными. Наблюдая за ними, бойцы весело переглядывались.

— Я комиссар отряда, — по-якутски заговорил Семенчик. — Как видите, мы уничтожили только тех, которые сопротивлялись. Вы бросили оружие и сдались, поэтому красные бойцы сохранили вам жизнь. Среди вас нет тойонов, а с трудовым народом Красная Армия не воюет. Сейчас всех вас отпустим по домам.

«Братья» задвигались, зашептались.

— А как с вами поступят местные органы Советской власти, когда узнают, что вы были в банде, это их дело.

Федор подошел к сыну, встал рядом.

— А вот мой отец, — невольно вырвалось у комиссара. — Мы с ним не виделись пятнадцать лет.

В глазах у бандитов он прочел любопытство. Казалось, взгляды у них потеплели.

— На кого вы руку подняли, собаки? — с сердитой укоризной обратился к «братьям» Федор. — Вот взять бы вас всех да отдать в батраки к Яковлеву, который вами командовал. Вся семейка — самые настоящие кровопийцы… На своей шкуре испытал.

— Знаем, батрачили, — простуженным голосом ответил приземистый мужичок с перевязанной головой.

— Мало, видно, батрачили, коль пошли вместе с ними воевать против народной власти, — оборвал его Семенчик. — Искупайте теперь свою вину. Берите в руки оружие и поворачивайте его против белых. Кто из вас желает служить в Красной Армии?

Пленные, видимо, не ожидали такого поворота.

— Ну?.. Сегодня же поставим на довольствие, переоденем, дадим винтовку. Есть желающие?

— Есть!.. — Тот, что с перевязанной головой, огляделся и вышел вперед. — Ребята, парень дело говорит.