Судьба
Шрифт:
Люди и это восприняли как проявление сверхъестественной силы шамана. Когда ведро было опорожнено, шаманы велели вставить раму, завесить окно и потушить в печи огонь. Усевшись на свои места, шаманы, мотая головами, запели:
Ох, страждем, Ох, жаждем, Как стая голодных волков, — Напиться бы нам, напиться Сукровицей певицы-девицы Иль парня, возчика сена и дров! И рыла свои Умыть бы в крови!Пропели
— Затопите печку и просушите скорее наших коней [15] !
Пламя очага осветило комнату. Все увидели, что лица у шаманов в крови. Бубны тоже были окровавлены. У кого-то вырвался тихий крик ужаса, похожий на стон, и тут же растаял в гробовой тишине. Стало слышно, как в печке потрескивали дрова. Люди сбились в кучу, пятясь к порогу.
15
Конями он называет бубны.
— Открыть окно! — Голос Сыгыньяха прозвучал зловеще.
В дом потянуло холодом. Во двор вышли старцы и завязали кобылице глаза. К окну придвинули ведро с молочным напитком. Кобылица услышала запах напитка и просунула в окно голову. Удар ножа пришелся между ушей, убитая наповал кобылица рухнула на снег. Когда шкура с кобылицы была снята, шаман приказал расчленить тушу на части и от каждой отрезать по кусочку мяса.
Бросая в огонь жирное мясо, Сыгыньях стал произносить слова заклинания:
К тебе, милосердному духу-покровителю Священного домашнего огня, Хозяину пуповины золотой обители, С мольбою обращаюсь я, К тебе, почтенному, ложе которому — Угли, рдеющие ало, К тебе, почтенному, пепел которому— Мягкое одеяло-покрывало, К тебе, почтенному, которому бородой И усам — пламя да дым густой! Гляди же, Уот Мохолу господни: Преклоняю выю перед тобой не один — Нас три шамана. Угостись и добрым будь — Открой нам овеянный тайной путь, Чтоб могли спровадить от мира земного Навязавшегося к людям духа злого!Мясо на огне зашипело и стало гореть, серый дымок потянулся к трубке и улетучился, остались только яркие шипящие огоньки.
«Дух священного огня, как человек, внял заклинанию старца», — подумал Харатаев и чуть не осенил себя крестным знаменем. Люди столпились у печки, не сводя глаз с огоньков.
Утром во всех трех комнатах просторного дома затопили печи. Из труб валил густой дым и, клубясь, поднимался вверх. В больших чанах варилось мясо жертвенной кобылицы. Потом все сели за столы и стали уплетать мясо. Каждый наедался до отвала, потому что с собой мясо жертвенного животного брать нельзя — обычай запрещает. И костей разгрызать и дробить нельзя. Шкуру растянули на палках и повесили во дворе.
На третий вечер шаманы велели внести в дом гроб для идола и спрятать его, чтоб никто не видел. По просьбе шаманов в доме жарко истопили печи, закрыли окна и трубы. В комнатах стало до того душно, что нечем было дышать, пот заливал глаза. Прежде чем сесть на свои коврики, шаманы попросили обвязать их шелковыми кушаками
— Мы вдохнем в себя злого духа. Но держите нас в это время покрепче. Если вырвемся — быть беде: злой дух и нас и всех вас затопчет и столкнет в преисподнюю.
В комнате, где происходило камлание, погасили свет. Оглушительно загремели три бубна. Из-под колотушек, обшитых мехом из собачьих лапок, в момент удара сыпались искры. Это еще больше пугало людей, не имеющих никакого понятия об электричестве. Из пения шаманов можно было понять, что дух Майи находится в доме и его просят не удаляться, а, наоборот, войти в девичью спальню, где на ороне лежал наряженный идол.
Наконец послышался скрип двери, ведущей в девичью спальню, — злой дух внял заклинаниям и перешел в комнату, где лежал идол. Шаманы и девять мужчин вошли в комнату Майи. Окружив идола, шаманы запели:
Белоглазую необъезженную кобылицу Жертвуя в дар, умоляем тебя, девица: Ляг на орон, на который ты садилась, В постель, в которую ты ложилась, На подушку, на которую голову клала, Под одеяло, под которым ты спала, — Ляг, успокойся, отдыхай. Нашей мольбе внимай, Внимай!..Вдруг шаманы замолчали и стали подкрадываться к идолу. Страшный крик вырвался из шаманских глоток, они навалились на идола и с остервенением стали что-то хватать, ловить, потом, громко хрипя и фыркая, начали валиться навзничь. Девять пар сильных рук схватились за кушаки шаманов, вытащили их из девичьей комнаты и, волоча их по полу, водворили на коврики. По знаку Сыгыньяха в комнату внесли гроб и положили в него идола. Девять человек, не выпуская кушаков, подтащили шаманов к гробу и заставили преклонить перед идолом колени.
Шаман Сыгыньях встал и, словно стряхнув с себя сон, громко запел, двигая коленями полусогнутых ног. Няка и удаганка Алысардах, подражая ему, подхватили заклинание:
Схватили мы — все тут видели — Дух-оборотень девицы, Девицы-самоубийцы, И вдохнули в деревянного идола. И вот возносим его в гостинцы За тридевять небес, откуда нет Никому возврата на белый свет.Шаманы выкрикивали заклинания, мотали головами, подпрыгивали, плевали на идола. Сыгыньях распахнул настежь двери — клубы холодного пара заполнили комнату. Шаманы, с которых пот катился градом, подошли к распахнутой двери и, приплясывая, опять запели:
Взмыли мы втроем стремительно ввысь, Где парят лишь двуглавые орлы, И все дальше и все выше понеслись, Туда, где царство стужи и мглы.Растрепанные волосы шаманов, пляшущих около двери, заиндевели, и можно было подумать, что шаманы в самом деле побывали «в царстве стужи и мглы».
Так был изгнан злой дух Майи.
Гроб с идолом поспешно вынесли из дома и закопали в лесу. Шкуру жертвенной кобылицы подняли на дерево, а кости собрали в берестяную посудину и подвесили под шкурой.