Судьба

Золотарёв-Якутский Николай Гаврилович

— Чего они на меня смотрят? — спросил Трошка у Федора.

Федор перевел вопрос Трошки, и все засмеялись. Громче всех смеялся Трошка.

— Передавай им по-своему все, что я буду говорить, — попросил он Федора.

Федор оказался толковым переводчиком. Хотя лесорубы уже и слышали от Федора, что на шахте привалило землей тридцать человек, для них этот случай предстал теперь совершенно в ином свете. Стало ясно, кто повинен в этом несчастье.

Да-да, капиталисты изверги, кровопийцы, ради барышей ни перед чем не останавливаются и управы на них нет… Что, есть?.. Есть управа?.. А что с ними поделаешь? Не выходить на работу!.. Тихонов не станет собственноручно рубить лес. Да если

б и стал, сколько он один свалит?.. Но он и платить не станет рабочим. И что тогда? Ложись да помирай!.. Но ведь и Тихонову тогда не до шуток будет. Без рабочих рук он что? Труха, пень облезлый — мигом в трубу вылетит. Покочевряжется, старый хрыч, и согласится с условиями, которые ему предъявят. А вдруг не согласится? А вдруг он — в полицию?.. Тогда держись — в ход пойдут плети, а то и хуже — в острог посадят, на каторгу. Всех не пересажают! И плетей на всех не хватит! А вот капиталистов и помещиков можно было бы всех в остроги запереть, для них места хватит, их меньше, а нас много!.. Какие слова говорит русский, даже дух захватывает! Но кто решится от слов перейти к делу?..

В юрте поднялся одобрительный шум. До чего же храбрый человек этот русский, ну прямо — Нюргун, [20] видать сразу: ничего не боится! Разве можно такому не оказать якутского гостеприимства?

Трошка тоже был доволен. По улыбкам, по блеску глаз, по тому, как громко лесорубы между собой разговаривали, размахивали руками, Трошка понял: его слова упали на благодатную почву.

Поздно вечером Трошка еле вырвался из гостей — его не отпускали, оставляли на ночь. И только когда Федор сказал, что Трошке завтра рано на работу, хозяева сдались. Но пешком они не разрешили гостю возвращаться. Федор запряг в нарту оленей и отвез Трошку до самого дома.

20

Ньургун Боотур Стремительный — герой якутского эпоса олонхо.

VII

На протяжении трех лет Федорка, сын Яковлева, жил словно во хмелю: развратничал, играл в карты, пьянствовал. Только к тридцати годам он немного остепенился, обзавелся хозяйством, стал жить вместе с матерью.

Пронырливая Авдотья посоветовала сыну взять у купца Сэрбэкэ под большие проценты конского мяса, рыбы и поехать в далекие тунгусские стойбища. Поехал новоиспеченный торговец по Ламскому тракту, заглянул в Оймякон. Спаивал охотников, обыгрывал их в карты, надувал безбожно. Набрал немало пушнины. Половину добычи отдал Сэрбэкэ в счет погашения долга, остальную выгодно продал. Теперь уже тяга к наживе владела им целиком.

Прослышав о том, что в Бодайбо большой спрос на продукты и все там дорого, Федорка с наступлением зимних холодов закупил побольше масла, мяса, рыбы и стал собираться к поездке в тайгу.

За несколько дней до своего отъезда в тайгу Федорка побывал в городе. На обратном пути он заночевал в Кильдемцах у купца Иннокентия.

Узнав, что Федорка собирается ехать в тайгу торговать, Иннокентий позавидовал Яковлеву-младшему. Вот где он наживется, поправит свои дела, хотя они у него, по слухам, и так хороши. Был бы Иннокентий помоложе, махнул бы вместе с Федоркой в тайгу! А здесь, имея дело с мошенниками Шараповым и Шалаевым, еле сводишь концы с концами, дрожишь, чтобы не прогореть. Самый дальний путь для грузов Иннокентия — Мачи, а Федорка едет на край света — в Бодайбо. Здесь Шарапов и Шалаев покупают у него самое лучшее мясо

по полтора рубля за пуд. Интересно, почем мясо в Бодайбо? Наверно, раза в три дороже.

Федорка сидел за столом важный, надутый, свысока поглядывая на состарившегося Иннокентия. Он видел, что купец хочет о чем-то попросить своего гостя, но не отваживается.

Выпили еще по одной рюмке, закусили. Иннокентий заискивающе посмотрел на Яковлева-младшего, не решаясь похлопать его по плечу.

— Друг мой, если я пошлю с вами человека с грузом. Не согласитесь ли вы продать мои товары? Десять процентов комиссионных.

Вислогубый Федорка улыбнулся:

— Продам. Почему бы не услужить своему человеку?

Иннокентий чуть не полез к Федорке целоваться. Хлопнув его по плечу, он сказал:

— Решено!.. Хорошо иметь дело с благородным человеком, он тебя не подведет и не обманет. Я пошлю пять подвод с мясом и одного человека в помощь. Продашь мясо, — купец перешел на «ты», — по тамошним ценам, из вырученных денег возьмешь десять процентов комиссионных, остальные привезешь мне. По рукам?

— По рукам.

Федорка в уме прикидывал, сколько он получит прибыли с пуда мяса. К комиссионным он найдет способ кое-что прибавить, так что в накладе не останется.

А купец, ласково улыбаясь гостю, думал о нем: «Ты тоже плут и мошенник почище Шарапова, погреешь руки на моем мясе. Но чем отвозить его в Мачу, пусть лучше идет в Бодайбо, все же будет прибыльнее».

Иннокентий опять наполнил рюмки, радуясь выгодной сделке. «А вдруг Федорка раздумает? — испугался своей мысли купец. — Надо бы его чем-нибудь замаслить. Не отдать ли ему того жеребца, что напоролся грудью на острый кол? Все равно подохнет, да и проку от него никакого — кожа до кости».

— В придачу отдаю тебе жеребца… одного. На мясо. Распорол себе грудь. Надо прирезать. Нет-нет, жеребец ничего, жирный.

Федорка улыбнулся так, что верхняя губа подвернулась, а сам подумал: «Так-то я и поверил в твою щедрость, старый кобель. Отдаешь мне издыхающую конягу. Черт с тобой, возьму — пригодится. Покупатель и на дохлятину найдется».

— Ладно, утром посмотрим, что там за жеребец, — ответил гость.

— Мы не пропадем, если будем держаться друг друга. — Иннокентий поднял рюмку. — Только я стар стал, стар… Вы, молодые, не уступите нам первенства.

Федорка выпятил грудь, постучал по ней рукой. Да, мол, мы молодые, и не пристало вам, старым крысам, тягаться с нами.

— Лет через пять богаче меня не будет в тайге, — начал он бахвалиться. — В тайге, говорят, очень дорог спирт. За кружку спирта насыпают кружку золота. Я думаю захватить с собой спирта и пустой мешок для золота.

Утром, после завтрака, хозяин повел гостя в конюшню показать дареного жеребца. Жеребец едва держался на ногах от худобы и раны на груди. Иннокентий, пряча глаза, сказал, что конь передается Федорке в полное владение и он волен поступить с ним, как найдет нужным. Иннокентию было жаль этого жеребца, он давал здоровое потомство, весь молодняк выживал. По этой причине у Иннокентия не поднималась рука прирезать жеребца — лучше пусть кто-нибудь чужой это сделает.

Федорка не стал мешкать, отвел жеребца в лес, забил его и начал свежевать. Жеребец был настолько тощ, что казалось, к костям кожа приросла. Федорка распорядился вынуть из живота все потроха, а кровь слить в ведра.

На морозе кровь быстро загустела. Федорка попросил нож, распорол стегна и голени ног жеребца и стал заливать их кровью. Мясо округлилось, вздулось. Разрезы тут же зашили белой грубой ниткой и по шву постучали обухом топора, шов стал незаметным. Теперь на мясо любо-дорого посмотреть: гладкое, налитое белым жиром, чуть поднесешь к огню — растает.