Судьбы человеческие
Шрифт:
— Люди выживают в невероятных условиях и обстоятельствах, — невзначай обронил Артур. — Однажды летчица выпала из самолета, приземлилась на снег — и выжила, чтобы написать об этом книгу.
— Ее отец думает, что она мертва, — продолжала Хелен, — ничего удивительного. Так же думает и Саймон. Все они так думают. Так что, возможно, я и правда сошла с ума.
Он спросил ее, вроде бы совершенно невпопад, любила ли ее дочь конфетную смесь «Долли».
— Нет! — даже возмущенно как-то ответила Хелен. — Конечно, нет. Она разумная девочка, она знает, что конфеты…
И тут она начала плакать и извиняться. Он понял: именно такие мелкие, незначительные детали более всего расстраивают скорбящих родственников: пристрастия
Но Артур должен был об этом спросить, хотя ее ответ еще более поставил под сомнение жизнь Нелл. Это, конечно, было делом рук мистера Блоттона, который, как нарочно, вытащил, чтобы успокоить ребенка, те самые леденцы, которыми она так возмутилась, когда он ее спросил («Долли»?! Не надо мне «Долли»!). Как будто Нелл была каким-то опасным животным, чтобы ее успокаивали во время полета! А потом, когда она скорчила рожицу, мистер Блоттон съел конфеты сам: такой вот он был вредный человек. И чем больше я о нем думаю, тем хуже и хуже он выглядит в моих глазах.
— Я не знаю, что и думать, — проговорила Хелен, перестав плакать. Ее вера начинала улетучиваться. А он чувствовал, что не имеет права поддерживать ее: ни одного доказательства того, что девочка жива, нет.
Хелен поежилась от холода, и он обернул пальто вокруг ее плеч и отвел ее в машину, которую нанял. Похолодало. Артур вернулся вновь к беспомощным в горе, скорбящим людям среди ни о чем уже не скорбящих мертвых.
Ему сказали, что приехала миссис Блоттон. Он пошел поговорить с ней. Это была простая на вид и респектабельная женщина лет за сорок. У нее были белесые ресницы и голубые глаза. Он сразу понял, что она не любит чернокожих, даже столь уверенно и шикарно выглядящих, как он. Но хороший костюм, прекрасные манеры, вкрадчивый голос могут победить любые рассовые предрассудки. Однако ему было известно, что есть некоторые белокожие женщины, в особенности такого северного типа, как миссис Блоттон, которые никогда не перейдут грань своих предрассудков. Вернее сказать, они даже не пытаются их преодолеть: любой черный для них символизирует разнузданную сексуальность. Если бы они только знали, как тонко, как нежно и робко может любить чернокожий; как он может зависеть от истинной любви, как он тоскует по редкой, фантастической любви. Однако здесь была юдоль скорби и смерти, а не любви, и этот жалкий расизм пусть будет проблемой этих людей, а не его проблемой.
Зрелище трупов в бараке, где их поместили, привело миссис Блоттон скорее в состояние раздраженности, чем скорби. Она хромала, потому что надела новые туфли: дешевые и достаточно неудобные, совсем не те, которые кинулась бы купить женщина, когда ей замаячили два миллиона фунтов. В таком случае типичная женщина или начала бы их проматывать, не в силах удержаться, или не потратила бы ни цента, из чувства вины либо осторожности. Она ничего не знала, подумал он и поверил ей, когда она сказала, что узнала о страховке только из письма, пришедшего на другой день после катастрофы, в конверте, надписанном рукой Эрика. Она даже не стала читать квитанцию: просто посмотрела на номер рейса, потому что по телевизору показывали последствия катастрофы, и она еще подумала, что люди, доверяющие авиакомпании ZARA, ничего лучшего и не заслуживают. Номер рейса отпечатался у нее в памяти. И Эрик не приехал домой тогда, когда она его ожидала. Поэтому она позвонила в Хитроу. И ее худшие опасения оправдались: ее муж летел этим рейсом. Он погиб. Но зачем ей проходить эти мерзкие формальности? И кто вы такой, в конце концов, что без конца мучаете меня вопросами? Она, конечно, не сказала «убирайтесь в свои джунгли», но это вертелось у нее на языке.
— Но случается, люди выживают в авиакатастрофах, — сказал Артур.
— Откуда вам известно? —
— Это его рука, — сказала она, — Эрика.
Артур взглянул на пометки на пакете: эта часть тела была обнаружена в переднем отсеке, ориентировочно в пятом ряду, где и были усажены, судя по билетам, Блоттон с Нелл. Рука, правда, уже была опознана родственниками, но предположительно.
— Вы уверены? — спросил Артур.
— Стала бы я говорить, если нет?
Да, подумал Артур, если на карту поставлены два миллиона — хотя вряд ли, по его понятиям, она могла адекватно оценить сумму — отчего бы не стремиться поскорее попасть домой и начать скорбеть? Даже миссис Блоттон имела право на скорбь.
— Скажите, — продолжал он, — ваш муж — страстный курильщик?
— Он?! Конечно, нет. У меня в доме не курят.
Ее руки были поразительно белы; маленькие и изящные ручки, слишком изящные для такой грубоватой женщины. Вопрос о курении так же расстроил ее, как Хелен — вопрос о конфетах. Она заплакала, ее вывели. Руку записали на Эрика Блоттона. Судя по руке, сходились и возраст, и пол, и тип телосложения, но отчего же все-таки он сомневался? Рука была без никотиновых следов.
Артур подошел к Саймону Корнбруку, бессильно прислонившемуся к дверям.
— Вы сделали на сегодня достаточно, — сказал он. — Если вы до сих пор не нашли ее, то и не найдете. Уходите.
— Думаю, ее тело отнесло в море, — проговорил Саймон. — Ведь нужно учитывать вес… по сравнению с…
— Согласен с вами, — сказал Артур. — Думаю, все вскоре выяснится.
— Мне бы хотелось, чтобы хоть что-то нашлось, — пожаловался Саймон. — Хотя бы ботиночек, ленточка какая-нибудь… Жена просто не пожелает верить в смерть дочери, я знаю это.
Артур сам отвез Корнбруков в аэропорт. Он написал и подписал отчет, в котором говорилось, что никаких дополнительных сведений о ребенке не обнаружено. Полная пепельница, клочок пакета от конфет и два необнаруженных тела вряд ли кого-то впечатлили бы. Просто Артур не мог избавиться от мысли, что он обязан найти ребенка. Когда он повернулся, проводив супругов на посадку, чтобы идти прочь, то услышал, как Хелен сказала Саймону:
— Она не погибла. Если бы она была мертва, я бы почувствовала это.
На что Саймон ответил:
— Дорогая, для нашего блага, давай смотреть фактам в лицо.
Поэтому, когда неделю спустя Артур Хокни, будучи на конференции в Лондоне, получил в своем отеле записку от Хелен с просьбой о встрече, он не был удивлен. Он был почти уверен, что так и случится. Он опустил ответ в абонентский ящик, как она предложила, и предпринял кое-что, чтобы организовать ланч. Он вообразил, что она хочет скрыть факт встречи от мужа: дальше он не позволил своей фантазии развивать сюжет.
Артур уже сидел за ресторанным столиком, когда подъехала Хелен. Он поднялся, чтобы приветствовать ее. Люди за соседними столиками оглядывались на нее. Хелен была одета в скромный синий костюм, чтобы быть незаметнее, но, конечно, ее нельзя было не заметить.
— Артур, — начала она легко и быстро, хотя нервничала, и это было заметно. — Могу я вас так называть? И вы можете звать меня Хелен. Я, наверное, показалась вам странной: звоню, назначаю встречи, какие-то записки… Это потому, что я не хочу волновать Саймона: он придет в бешенство. Нет, конечно, не то что в бешенство, но он огорчится… Ведь только я знаю, что Нелл жива; только я знаю, что с ней все в порядке, кроме того, что она тоскует по мне, а я по ней. Я нанимаю вас. Вы ведь наемный эксперт, не так ли? Я заплачу вам столько, сколько вы назовете. Только не нужно, чтобы об этом знал мой муж.