Судьбы человеческие

Уэлдон Фэй

И Нелл решилась выехать из своей «норы»: честно говоря, она была весьма рада сделать это. Ее друзья совершенно покатились «по наклонной»: двое «сели» на героин. Самое неприятное в наркотиках, а это Нелл хорошо запомнила со времен своей жизни на ферме, в том, что дурман пресекает возможность разговора. Если тебе необходимо поговорить с твоими друзьями — нечего и думать об этом, когда они «на игле»!

Нелл снимала теперь апартаменты на троих с Гектором и его женой. Пища там была приличная, горячей воды вдоволь, и жила она в теплой удобной мансарде. Теперь Нелл смогла скопить немного денег и купила мольберт,

и даже рисовала по выходным. Она просыпалась с ощущением счастья, которое всегда сопровождает человека в молодости, когда все у него идет хорошо. Жизнь расстилалась перед ней неизведанная и прекрасная, и она чувствовала себя в ней наконец-то уютно.

— Вот что я тебе скажу, — начала как-то разговор Хелен, когда Нелл приступила уже к своей восемнадцатой розочке, и вряд ли две у нее были похожи одна на другую. Нелл использовала уже порядка двадцати различных оттенков красного на одной розе, и достигла того эффекта, что лепестки у нее буквально вырывались из центра цветка. — Если ты пообещаешь не слишком возноситься, то мы попробуем тебя как модель.

— Хорошо, — сказала Нелл, изо всех сил стараясь выглядеть не слишком довольной.

— Когда тебе исполнится восемнадцать?

— В июне, — сказала Нелл.

— У меня была дочь, которую звали Нелл, — задумчиво проговорила Хелен.

— Да? Я не знала.

— Она пропала — или что-то вроде этого.

— Очень жаль, — ответила Нелл.

А что еще она могла сказать? Хелен не стала рассказывать дальше, а Нелл не решилась расспросить.

— Ей было бы восемнадцать на Рождество.

— Мне всегда жаль людей, чей день рождения — на Рождество, — заметила Нелл. — Подарки — только раз в году! Я-то сама родилась летом. А вы и в самом деле попробуете меня как модель?

— У тебя лицо и фигура будто созданы для этого.

— Просто моделей столько, что они стали по цене пара — за пени, — сказала Нелл. — А быть хорошенькой сможет любая. В этом нет достоинства.

Хелен послышалось в этих словах нечто знакомое. Кто бы мог говорить их ей? Ах, конечно же, ее отец. Но Хелен не связала Нелл со своим отцом.

— Мне бы хотелось быть модельером, — продолжала Нелл, — вот для этого нужен настоящий талант.

— И время, — добавила Хелен, — и еще опыт, и образование.

Нелл согласилась, улыбнувшись.

— Я стану моделью, если мне будет позволено сохранить такую прическу, — сказала Нелл.

Ее волосы были угольно-черными, короткими, торчащими и зачесанными вверх.

— Ну, это вряд ли может быть имиджем «Дома Лэлли», — проговорила Хелен. Она, впрочем, ясно видела, что легче будет изменить готовый в ее фантазии имидж «Дома Лэлли», чем сознание Нелл, и Нелл победила.

Вошли мальчики: Эдвард, Макс и Маркус. Их представили Нелл, но Нелл для них была просто работницей, и они не обратили на нее никакого внимания. Им хотелось есть, поэтому они пришли за матерью. Будучи дочерью своей матери, Хелен послушалась и немедленно пошла готовить ужин.

Когда они все ушли, Нелл внезапно почувствовала себя страшно одинокой, будто в комнате выключили свет и оставили ее в кромешной тьме. Она закончила розу, а вечером попозже позвонила миссис Килдар — просто для того, чтобы сказать, что с ней все в порядке и она устроилась на работу. Она попросила миссис Килдар не волноваться за нее, передала

привет Бренде — и, конечно! — свое уважение мистеру Килдару.

Затем пошла и записалась на вечерние курсы по классу «А»: искусство, история, французский. Она вновь вернулась к учебе.

Нелюбима!

Не вернуться ли нам, читатель, теперь к состоянию Энджи? Помните ли вы, как она сделала хирургическую чистку лица (по крайней мере, так ее называют хирурги-косметологи), и с пренеприятными для себя последствиями? Как после этой чистки все пошло еще хуже, чем прежде: неровности кожи и шишки стали еще заметнее?

Она едва удержалась от того, чтобы подать на клинику в суд: просто вовремя поняла, что обсуждение ее лица общественностью станет ее агонией. В ходе переписки и перепалки с клиникой врачи выдвинули предположение, что ухудшение состояния кожи наступило не в результате проведенной чистки, а как следствие психосоматического заболевания. Они предложили оплатить лечение у психиатра, и Энджи согласилась на примирение.

Она пришла к доктору Майлингу, врачу новой холистической школы. Энджи слышала про него, что он молод и приятен. Таким он и оказался.

— Как вы сами считаете: в чем причина? — спросил он.

— Я несчастлива, — услышала свой ответ как бы со стороны Энджи и изумилась.

— Отчего? — Он поднял на нее свои ярко-голубые глаза. Он умел видеть душу насквозь, как отец Маккромби, с той только разницей, что был добр.

— Меня не любит муж.

— Почему?

— Потому что меня нельзя любить. — Эти слова, ее собственные, произнесенные ею, шокировали ее.

— Возвращайтесь и попытайтесь быть такой, чтобы вас можно было полюбить, — сказал доктор. — Если ваша кожа не изменится через две недели, мы проведем лекарственное лечение. Но только после этого.

Энджи покорно вернулась домой и попыталась быть такой, чтобы ее можно было любить. Первое, что она сделала для этого — позвонила отцу Маккромби и сказала ему, что продает Храм Сатаны и больше не нуждается в его услугах. Она сказала, что начинает бояться черных сил. И в самом деле, по ночам, особенно когда Клиффорда не было дома (а это уже стало правилом), ей чудился смех отца.

— Продажа Храма — неосмотрительный шаг, — сказал отец Маккромби, зажигая еще одну черную свечу, а телефонную трубку переложив в другую руку. Он добавил ирландское ругательство.

Отец Маккромби родился, как мы знаем, в Эдинбурге, и он знал, как люди любят ирландский сленг, и культивировал его намеренно. Иногда он играл не подмастерье дьявола, а ласкового проказника; временами он даже чувствовал, что его прежняя добрая натура возвращается к нему, и он вновь обретет потерянную душу.

— Вы не запугаете меня, — ответила Энджи, хотя, на самом деле, была напугана. И, вместо того, чтобы просто позвонить своему секретарю и отдать приказ о продаже, она лично пошла по нескольким агентствам по торговле недвижимостью. Она желала доказать самой себе, что не струсила: ей было незнакомо чувство страха. Она, так сказать, собиралась хорошенько попробовать это чувство на зубок, прежде чем выплюнуть прочь. Думаю, она и в самом деле была смелой женщиной. (Вы же знаете, я придерживаюсь правила: говори хорошее о живых — и молчи об умерших).