Судьбы крутые повороты
Шрифт:
— Может быть, сейчас и отдадите, товарищ начальник?.. — заюлил Савушкин. — Завтра с утра предстоит отправить в область около десятка важных документов. А без печати никак нельзя. Подпись без печати недействительна.
— Печать пока побудет у меня. В следствии она фигурирует как вещественное доказательство.
— А грабителя, что проник в кабинет, нашли?
— Нашли и взломщика, — ответил следователь, взял из рук Савушкина лист с оттиском печати, порвал его на мелкие клочки и бросил в корзину, стоявшую у стола.
— Кто же он, если это не секрет?
На
— Печать ваша оказалась вот у этого мальчика.
Не успел следователь закончить фразу, как Савушкин с криком: «Ах вот он…» вскочил и бросился на меня, но сидевший между мной и Савушкиным отец вовремя опустил свою сильную руку на бычью шею конторского служащего и водворил его на место.
Рука начальника замерла во властном жесте над столом.
— Спокойно, гражданин Савушкин… Перед вами ребенок. Я не ответил на ваш последний вопрос. Вы только что спросили — нашли ли мы взломщика вашего сейфа и письменного стола.
— Да… Да, я об этом спрашивал…
— Мы его нашли. Он сидит передо мной.
Круглая голова Савушкина медленно повернулась в сторону моего отца, который, чтобы подавить нервную дрожь, комкал в руках картуз.
— Он?! — Савушкин показал пальцем на отца.
— Нет, не он! — ответил милиционер.
— А кто же? — В голосе Савушкина звучала растерянность.
— Взломщик сейфа и стола вы, гражданин Савушкин Илья Семенович!..
Как от удара в лицо, толстяк откинул свое крепко сбитое тело на спинку стула.
— Да вы что, товарищ начальник?.. Шутите? — И без того румяное лицо Савушкина покрылось багровыми пятнами.
— Не такая у меня работа, гражданин Савушкин, чтобы шутить. — Начальник постучал кулаком по стене, и в кабинет тут же вошел милиционер, который, на ходу козырнув, подошел к столу.
— Слушаю вас, Николай Гаврилович.
— Сейчас же подготовьте постановление на арест гражданина Савушкина Илью Семеновича, завтра утром подпишите у прокурора и принесете мне.
— Основание ареста указывать?
— Можно и не указывать, но если прокурор заставит, напишите: «симуляция кражи со взломом». Пока на трое суток, а там посмотрим.
— Где будем содержать гражданина до утра? — спросил милиционер, остановив изучающий взгляд на Савушкине.
— Пока в камере предварительного заключения. И обязательно в одиночке. И еще: завтра утром вызовите ко мне сторожа райпотребсоюза.
— Он уже давал показания, Николай Гаврилович, — сказал милиционер. — Старик клянется Христом-Богом, что никто в окна райпотребсоюза не залазил.
— В свете новых данных нужно уточнить кое-какие детали. Сторож будет нужен завтра утром. Вызовите его к девяти ноль-ноль. Задача ясна?
— Ясна! — отчеканил милиционер и, встретившись взглядом с оторопевшим Савушкиным, кивнул головой на дверь. — Пойдем, гражданин, а то у меня сегодня дел невпроворот.
В глазах Савушкина заметался испуг. Пальцы рук его мелко дрожали, голос осип.
— Как же это так, товарищ начальник?.. За что же меня под арест? Я что — преступник какой?..
— Вы совершили преступление, гражданин Савушкин. Причем еще до обнаружения печати у меня было девяносто процентов уверенности, что симуляцию взлома совершили вы. Сейчас же, когда нашлась печать, которую вы потеряли на качелях, все другие версии в совершении преступления отпали. — Начальник посмотрел на часы. — В вашем распоряжении целая ночь. Хорошенько продумайте свое положение, а утром вот за этим столом вы напишете чистосердечное признание во всем, что совершили в своем кабинете прошедшей ночью. Запомните, гражданин Савушкин, только такое признание может смягчить вашу вину. — Бросив взгляд на милиционера, следователь распорядился: —Уведите!
Когда за Савушкиным и милиционером закрылась дверь, мне стало жалко этого убитого горем, крайне растерявшегося человека, которого повели, как я понял, в тюрьму. Тюрьма — ведь это так страшно. Страшнее ее в моем воображении рисовалась только смерть. А ведь у Савушкина, наверное, есть дети, жена, которые сегодня его не дождутся.
Я не мог тогда понять, почему под моими показаниями в протоколе допроса расписался не я, а мой отец. Ведь печать-то нашел не отец, а я. В мои шесть лет, меня еще никто из официальных лиц не благодарил и не жал руку, как это сделал милицейский начальник. А на прощанье, пожав руку отцу и похвалив его, что он воспитал такого честного и примерного сына, сказал мне:
— Вырастешь большой — приходи к нам работать. У нас в стране вот таких нечестных Савушкиных, — он махнул рукой на дверь, куда только что увели председателя райпотребсоюза, — что собак нерезаных.
Было уже темно, когда мы возвращались домой. Увидев Мишку, который все время, пока мы были в милиции, сидел во дворе у коновязи, отец строго бросил:
— А ты чего здесь крутишься?
— Чо, чо… А если бы посадили вас обоих — кто бы об этом узнал?
Отец ласково потрепал Мишку за вихры и положил на его плечо, свою сильную тяжелую руку.
— Молодец, сынок, я на твоем месте тоже бы так сделал. Матери про печать и про милицию — ни слова. Спросит, где были, скажите, что ходили кататься на карусели. Ей сейчас нельзя ни расстраиваться, ни волноваться.
В нашем доме ожидалось прибавление семейства. И все ждали девочку. Ее ждали, по рассказам бабушки, и после двух первых сыновей, а вместо девочки родился я.
Спустя многие годы, я не раз был невольным свидетелем маминого рассказа о том волнении, которое испытывал отец в ту ночь, когда из спальни родителей он слышал ее предродовые стоны. Стоя на коленях в углу просторной горницы, где висели освещенные огоньком лампады иконы, он клал земные поклоны и просил Господа Бога о благополучном разрешении роженицы. Поднялся с коленей лишь тогда, когда из спальни вышла улыбающаяся бабушка. Подойдя к сыну, она поцеловала его в лоб и поздравила с третьим сыном. Отец, хотя и ожидал девочку, так обрадовался, что принялся целовать бабушке не только лицо, но и руки.