Судный день

Гусейнов Иса

Если бы у него были доказательства измены шаха! По сведениям дервиша Асира, Ибрагим приложил свою шахскую печать к указу об аресте Фазлуллаха и предании суду всех хуруфитов, к тому же обвинил шейха Азама, по должности своей стоящего на страже веры и религии, в попустительстве ереси и укоренении ее в Ширване, чем обелил и оградил себя от подозрений.

Кроме того, арест Ибрагима повлек бы за собой уход ширванской армии из Дербента, чем не преминул бы воспользоваться Тохтамыш-хан, чтобы вторгнуться во владения Хулакида - Мираншаха. Арест шаха не обещал ему ничего, кроме новой вспышки гнева со стороны отца, и поэтому, заметив, что воины его, взявшись за оружие, готовы схватиться со стремительно приближающимися

аскерхасами, принц запретил вступать в бой и в сопровождении небольшой свиты проехал на Мраморную площадь, где ждал вышедший встретить и пригласить его во дворец кази Баязид. Не удостоив его ответного приветствия, наследник погнал разгоряченного коня к резиденции шейха Азама.

Когда шах и наследник Гёвхаршах выпустили еретиков из железных клеток и увели с собой, шейх Азам, изнемогши от отчаяния и бессилия, какое-то время оставался в темнице, как если бы сам стал невольником.

Ненависть к вероломному шаху и к безбожникам хуруфи-там переросла во вселенскую ненависть к проклятому богом времени безверия и бесстрашия, и если он еще давеча здесь, в темнице, заклинал шаха предотвратить кровопролитие, то сейчас сам жаждал светопреставления, потому что боль сердца била так велика, что не вмещалась в слабой, с перебитыми ребрами груди и рвалась вовне.

В его воспаленном мозгу проносились видения погромов в Малхаме, Исфагане, Тебризе, и с мстительным злорадством он утверждался в справедливости деяний эмира Тимура, ниспосланного господом, чтобы очистить мир от скверны.

Мысль о всечеловеческом погроме, который, достигнув апогея, истребит всех до единого, дабы люди погибли и воскресли для новой, праведной жизни, так. захватила шейха, что появись сейчас перед ним эмир Тимур и прикажи ему взять в руки капающий меч, он повиновался бы с готовностью,

И в этот час он узнал, что принц Мираншах с войском приближается к городу с тем, чтобы потребовать у него - шейха Азама неопровержимые доказательства измены Ибрагима, и колени его ожили, наполнились силой, он выпрямился, оправил одежду, пришедшую в некоторый беспорядок, когда он падал ниц перед шахом, и обычной своей степенной походкой вышел из подземного лабиринта, поднялся в резиденцию и стал готовиться к встрече с Мираншахом.

Прежде всего шейх проверил тайник в своей молельне, где хранил еретическое сочинение в трех книгах на трех - фарсидском, арабском и тюркском - языках и, удостоверившись, что книги на месте, запер тайник на ключ и велел слугам принести из шахской мечети ковры и расстелить их в молельне, а поверх разложить тюфячки и мутаки. Затем он велел муллам и их шагирдам и служкам убрать с порогов келий драные паласы и циновки, расставить кувшины для омовения вокруг бассейна и устлать коврами путь, по которому проедет наследник Мираншах, а сеидам распорядился достать из продовольственных колодцев продукты, разжечь огонь в очагах и подвесить казаны. Когда из бойниц послышалась барабанная дробь, шейх Азам стоял уже во дворе и, впившись взглядом в дворцовые ворота, ждал появления Мираншаха.

Шейх с трудом узнал, вернее сказать, отличил среди всадников, скачущих по Мраморной площади, принца по блеску и богатству его одежды, в которой прежде никогда его не видел. В треухе хулакидов, украшенном в знак правления пятью краями - Азербайджаном, Арменией, Кахетией; Ираном, Ираком.
– пятью павлиньими перьями, в халате из зарбафта, расшитом по плечам, груди и полам золотой бутой, перепоясанный золотым поясом, на котором висел меч с золотой рукояткой, сверкающий крупными драгоценными камнями на треухе меж перьями, в центре каждой буты, на гюйсе и на сафьяновых ножнах меча; он соскочил с хрипящего коня перед резиденцией шейха и, пошел на него - худощавый человек с распухшим лицом, которое oт нечёсанной, слежавшейся бороды казалось несоразмерно широким, и шейх, узнал пояс и меч, который:

целовал на верность этому человеку.

Проведший почти всю жизнь, свою в молитвах об исцелении больных и страждущих, проклятьях силе и мечу и волею судьбы принужденный целовать меч, он запомнил его весь, от золотой рукояти до красных сафьяновых пожен, редко осыпанных крупными сапфирами и бирюзой, с необыкновенной отчетливостью и, признав прежде, чем самого наследника, с тою же страстностью приложился к нему обескровленными губами. Но вонзившиеся в него глаза принца нетерпеливо требовали ответа, и, не успев выпрямиться после глубокого поклона, шейх поспешно перешел к сути дела:

– Ширваншах в союзе с хуруфитами, сын мой. Он вероотступник и предатель! сказал шейх. Мирапшах дрожал.

– Вероотступник!. Предатель! Повелитель не верит словам! Нужны доказательства!

– Есть! Есть доказательства!
– Шейх снова склонился, в поклоне.
– Книги еретика - вот доказательство! Они у меня, сын мой.

Из донесений дервиша Асира Мираншах знал, что шейх Азам захватил "Джавиданнамэ", посланную еретиком Фазлуллахом шнрваншаху Ибрагиму, и - прячет у себя, по весть об арестованных послах вытеснила из сознания не столь важное сообщение о книгах, все значение которого он помял, когда узнал, что послов упустили. Но принц никак не надеялся, что шейх Азам убережет свою добычу от хитрого и коварного шаха, и, услыхав о книгах, замер - у него перехватило дыхание. Обеспокоенный его молчанием, шейх поспешил заверить его.

– Не сомневайся, сын мой, я сам забрал книги с шахского подноса и могу со своими мюридами предстать пред очи повелителя и засвидетельствовать, что халиф Фазлуллаха Али ан-Насими (Али ан - И а с и м и - арабское произношение имени и псевдонима Насими) предложил ширваншаху союз и передал ему книги своего устала с тем, чтобы Ибрагим освоил учение еретика и опирался па пего во всех своих делах.

Не смея верить, что эта хитроумная лиса Ибрагим оставил в руках шейха такое веское и неопровержимое доказательство, как "Джавиданнамэ", и так легко попался в капкан, Мираншах молча прислушивался, как в нем начинает клокотать торжество. Шейх, все убеждая в чем-то принца, продолжал говорить суетливо. Расслышав среди потока слов: "Измена шаха неоспорима, сын мой!" - Мираншах, потеряв терпение, заорал:

– Неси!
– И, потрясая кнутом в руке и золотой серьгой-полумесяцем в ухе, снова крикнул: - Неси книги!

В нетерпении он последовал за шейхом по узкому длинному коридору мимо узких и низких дверей келий, вдоль тонких каменных опор, на выступах которых горели масляные светильники, вошел в распахнутую шейхом высокую дверь и оказался в просторной молельне с высокими сводами. Шейх пропустил Мираншаха вперед, в верхний угол молельни, сам подошел к михрабу, за которым висели поперек всей стены шелковые знамена со святым словом "лаилахаиллаллах". Мираншах, глядя, как шейх вытащил из кармана ключ и приподнял одно из знамен, уже не сомневался, что сейчас он достанет книги - вожделенное доказательство измены Ибрагима, который так долго уходил от расплаты и дал наконец себя заарканить. Это было поистине чудо, и Мираншах готов был заполнить молельню, богатую только свечами, серебром, золотом и драгоценностями, дабы воздать по заслугам человеку, сотворившему чудо.

Но радость его была недолгой.

Мираншах увидел, как шейх вдруг выронил ключ, "затем бессильно уронил руку, в которой был ключ, и медленно обернулся к нему - лицо его было одного цвета с его белой бородой.

– Книги исчезли, сын мой...
– ни жив, ни мертв проговорил шейх.
– Не пойму, что за напасть... В резиденцию чужие не входят... Ничья нога в молельню не ступает... Не понимаю...

Мираншах молчал. В отличие от шейха, он почему-то не удивился, словно бы заранее знал, что много исхода не будет.