Судный день
Шрифт:
Света от тьмы отделенье - придите узреть.
Правды от лжи отлученье - придите узреть!
В лике моем - озаренье - придите узреть
Бога во мне откровенье - придите узреть!
Эта радостная весть и вместе с тем призыв освободили от напряженного ожидания и беспокойства тысячи людей и знаменовали новый поворот в их жизни.
ОТЛУЧЕНИЕ
7
Путь Насими и мюридов лежал через горы и ущелья, где уже царила весна. В расщелинах шумели бурные потоки, образованные талыми горными снегами, и здесь сильно ощущался запах мяты. На взгорках и перевалах запах полыни перемежался с настоявшимся запахом испепеленных за день весенним солнцем маков. Топот коней по иссохшим, едва приметным "о тьме тропинкам подчеркивал тишину ночи. Позабыв и о пытках в железной клетке, и о беседе с шахом, позабыв даже радость победы, Насими думал сейчас о Фатьме, тоскующей в разлуке с ним, как эти истомившиеся от зноя маки. Время от времени вдруг слышалось
Несколько лет тому назад тайный мюрид Фазла, сидевший пред очами Дива, как называли хуруфиты эмира Тимура и что в лексиконе их означало "человек-зверь", перехватил послание дервиша-хабаргира, в котором содержались сведения о халифах Фазла, в том числе и о Насими, и переслал в бакинскую резиденцию Фазла. "Насими, - сообщал дервиш-хабаргир, - известный среди тюрков поэт и несчастный влюбленный".
О причинах несчастья дервиш не писал, ибо не мог знать о них. У Насими, как у всех хуруфитов, и счастье, и горе были связаныс учением Фазла.
Согласно учению, утверждающему, что "Фазл есть Хакк", мюриды видели в Фазле весь мир, а в целом мире видели Фазла. По их лексике слово "Фазлуллах" означало науку и достоинство мира, порожденное самим миром и принадлежащее человечеству. Пока человек несовершенен, он отлучен от своего достоинства; по достижении же совершенства он познает, что сотворен вселенной и носит ее в себе, осознает себя как творца. И наступит тогда конец двойственности, разделяющей творца и сотворенного, образуется единство, и человечество станет цельным, как "алиф". И когда человечество станет единым и цельным, как вселенная, исчезнут различия в языке, религии, нравах; воцарится взаимопонимание и братство; не станет гнета и страха, всего, что принижает достоинство человеческое.
Вот почему каждый новый человек, принимающий учение Фазла, являл собой новый шаг на пути к единству, и чем больше мюридов Фазла, тем короче путь. Но путь этот сам порождал свои трудности. Привлечь людей к хуруфизму не составляло большого труда, ибо чем острее разил меч завоевателя, чем тяжелее давил гнет, тем больше людей рвалось из-под него и искало прибежища в учении Фазла. Гнет сам обращался против себя, невежество и мракобесие увеличивали нужду в познании. Но беда заключалась в том, что и в людях, посвятивших себя борьбе за совершенство, проявлялось несовершенство, и на пути к единству вставали преграды, которых не мог преодолеть сам Фазл.
Одной из таких преград, с которой не умел справиться Фазл, было отношение халифов к его старшей дочери, избраннице Фатьме. Халифы-знали, что Фазл, называемый ими "несомненным богом", один из смертных на пути познания, а Фазл-Хакк, заключенный в нем, не имеет возраста и не подвержен смерти. На первом этапе обучения, не подведя еще мюридов к отрицанию ложного "лаилахаиллаллаха", Мухаммеда и его Корана, им говорили, что лицом совершенного человека, которое увидел и полюбил Мухаммед в миг вознесения, было лицо Фазла-Хакка. Человек этот безначален и бесконечен, и когда шейх Фазлуллах уйдет из жизни, его дух перейдет в избранного им человека и будет жить в его теле. А так как избранницей Фазла была его старшая дочь Фатьма, то, следовательно, дух его перейдет в тело Фатьмы, а после ее смерти переселится в тело ее наследника или же в любимого человека, и, таким образом, переходя из поколения в поколение, Фазл-Хакк будет жить вечно. Наследник Фазла поэтому должен быть так же совершенен, как - и сам Фазл, главное же - не допустить ошибки в высшем мериле совершенства - в любви. В противном случае дух Фазла погибнет, а вместе с ним погибнет и мечта о единстве, и воля к борьбе, и человечество погрязнет в темноте и невежестве.
Так вот получилось, что, едва вступив в нежный возраст любви, старшая дочь Фазла, его избранница Фатьма, стала ответственна за судьбу человечества.
Кого полюбит Фатьма и за кого выйдет замуж? Этот вопрос терзал восьмерых халифов, и только девятый, Сеид Али, не раздумывал и не тревожился. Он знал, кого любит Фатьма. Они вместе проводили свои первые самостоятельные меджлисы в Баку, а позже вместе ездили проводить их в ремесленных общинах в разных концах Ширвана и не скрывали своих чувств от сопровождавших их мюридов. В пути они читали поочередно газели Фазлуллаха Найми и самого Насими, и сопровождавшие их мюриды зачарованно слушали. Кони поэта и его возлюбленной, привычно идущие голова к голове, и те замедляли шаг, заслышав ритмично сменяющие друг друга голоса - звонкий и нежный, как колокольчик, голос девушки и густой,
Любовь избранницы к самому молодому и красивому девятому халифу, обликом и статью напоминавшему шейха Фазлуллаха и потому, может быть, внушавшему несомненную надежду хранить в себе дух Фазла-Хакка, преисполняла мюридов ликующей радостью, и всю дорогу, позабыв о запретах, они подстегивали и себя, и молодых криками "Анал-Хакк!"
Но однажды по возвращении в Баку Насими пригласили в резиденцию к Фазлу. Устад принял его в подвальной библиотеке, где от книжных переплетов густо пахло кожей, и, как всегда, мягко приветствовав его словами: "Добро пожаловать, свет очей моих", указал ему на тюфячок напротив себя. Когда же Насими сел, он замолчал, опустив голову и словно позабыв, для чего пригласил его. Посидев так некоторое время, он наконец поднял голову и сказал коротко и с трудом: "Халифы решили отлучить Фатьму". Насими сидел, смотрел на Фазла и не мог поверить, что их поездкам, их пению, их любви так вдруг пришел конец. Согласно учению, отлучением от любви можно было испытывать лишь мюридов, пребывающих в периоде учения, наносить же рану сердцу зрелого человека, прошедшего испытания, равносильно его убийству. Что же побудило халифов ранить сердца Фатьмы и Насими? И что вынудило Фазла согласиться со страшным решением? Воля Фазла считалась волей Хакка, и при желании он мог противопоставить ее воле халифов. Что же помешало ему сделать это?
Не силах сидеть, Насими вскочил и заметался в смятении меж тесно поставленными рядами тростниковых полок и высокими, в человеческий рост, шандалами с редко горящими свечами и, отчаявшись дождаться объяснения от загадочно молчавшего Фазла, вышел.
Город-крепость Баку, обнесенный с трех сторон тройной стеной и глубокими, полными воды рвами, четвертой стороной выходил к морю.
Из библиотеки, расположенной в подвале резиденции Фазла, было два выхода, один из которых вел на узкую улочку с тупиками и переулками, где располагались мастерские и лавки мюридов - войлочников и шапочников, неусыпно следивших за всеми, кто входил и выходил из резиденции; второй же узким темным коридором вел еще глубже вниз и обрывался в море. За железной дверью, отворяющейся, как и все остальные двери в резиденции, ключом в форме буквы "алиф", среди скал, облепленных водорослями, покачивалась на волнах лодка. В тот день, когда пришла весть об аресте и казни в Тебризе ближайших единомышленников и родственников Фазла, среди которых были его жена и шурья, на случай опасности здесь поставили на якорь лодку. Но опасность была еще в будущем, и лодка стала местом игр младших дочерей и сыновей Фазла, а порог железной двери, даже в душные ночи прохладный от морской влаги, - любимейшим уголком Фатьмы и Насими.
Фазл просиживал в библиотеке ночи напролет, работая над "Наумнамэ" "Книгой о сновидениях". Дверь на море была открыта, в лодке играли малыши и, заигравшись, случалось, засыпали в ней, и лодка всю ночь покачивала их, как зыбка, а Фатьма и Насими, сидя рядышком, на пороге, стерегли их сон. Насими был настолько неотделим от семьи Фазла, что люди сторонние принимали его за родного сына, а мюриды строили догадки об усыновлении его Фазлом. И только семья Фазла, его младшие дочери Айша и Исмет, радостно виснувшие у него на шее при его появлении, да еще мюриды, сопровождавшие молодых людей в их совместных поездках, знали, что они любят друг друга и что Насими называет Фатьму "Моя совершенная красота", а Фатьма его - "Мой ночеокий, мой янтарнолицый".
Весть об отлучении уничтожила все в один миг. Насими вышел из, библиотеки к морю, уселся на пороге железной двери и просидел там всю ночь, глядя в темное, глухо рокочущее море. Утром он пошел к Фазлу: "Отправь меня в странствие, Устад. Благослови и напутствуй".
Получив напутственное поручение Фазла, не попрощавшись ни с кем, не оповестив учеников, ожидавших его в Баку и в разных уголках Ширвана, Насими в сопровождении группы мюридов в тот же день покинул Баку.
В течение двух лет, прошедших с того дня, Насими обошел с мюридами Иран, Ирак, Сирию, побывал в Багдаде, Алеппо, Бейтул-мукаддасе, Мекке, а на обратном пути - в Ардебиле, Исфагане, Тебризе, Нахичевани, читая проповеди и проводя меджлисы в местах паломничества и в крепостях-убежищах, где укрывались со своими подданными и воинами правители и военачальники. Ему удавалось заронить в души людей искры новой веры, но, как ни поглощала его миссия дервиша рыцаря символического меча, он не забывал своей возлюбленной и в бесчисленных бейтах воспевал ее совершенную красоту. Два долгих года разлуки не только не усмирили бунтующий дух его, тоска по любимой заклокотала в нем сейчас, когда он ехал, опьяненный радостью одержанной победы и глотком золотистого вина, поднесенного ему шахом Ибрагимом, с новой силой. Изнуренный двухгодичными скитаниями, пытками в железной клетке и голодом, Насими грезил наяву и, совершенно отключившись от звуков и силуэтов дороги, видел во тьме алые маки и лик своей возлюбленной.