Судный день

Гусейнов Иса

– Дервиш Гасан, так ли тебе было сказано? Почему ты исказил смысл наших слов, сын мой?
– снова послышался голос Фазла.

Лошади, пуская из ноздрей клубы пара, вынырнули наконец из темноты, и мюриды мощным потоком двинулись навстречу Фазлу, ехавшему впереди всех.

Никто не помнил, чтобы Фазл начал говорить, не доехав до места и не спешившись.

– Халифы мои верны учению и дороги мне по-прежнему, сыны мои!
– говорил Фазл.
– Учение наше распространяется все шире, и человек пробуждается от дремучего и гибельного невежества, а это означает, что дела моих халифов плодотворны. Решение же, принятое ими, касается личной судьбы человека по имени Фазлуллах Найми и не имеет никакого отношения к нашему восстанию. Заверяю вас: если в том не будет нужды, я не соглашусь с этим решением и не разлучусь с вами, дорогие мои.

Мюриды, в ушах которых еще стояли вопли и причитания дервиша Гасана, с надеждой и верой слушали Фазла, глядя во все глаза на янтарно-желтое его лицо, излучающее нерушимую твердость духа; ни долгий, утомительный путь туда и обратно, ни

события в группе, казалось, не оставили на лице его ни малейшего следа.

Но тут снова закричал дервиш Гасан:

– Ради Фазла-Хакка не чурайтесь моих слов, эй, мюриды. Устад скрывает правду! Он сам себя предает! Вы в неведении, пробудитесь! Вдумайтесь в слова его! Как это- личная судьба? Что значит - не имеет отношения к нашему восстанию? Если халифы приняли решение о сдаче Фазла, то что это, как не измена?! Я же сказал вам: я слышал все из уст самого Устада! До вчерашнего дня я так же, как и вы, не ведал ни о чем. Вчера мы остановились на отдых, и когда гасиды, разыскав нас, сообщили о созыве схода, Фазл отвел меня в укромную келью и сказал, что не может явиться на сход, ибо должен немедленно ехать в Шемаху, где стоит вооруженный отряд, которому поручено расправиться с хуруфитами во всем Ширване. Из кого состоит отряд? Кем собран? Где и когда ожидается погром? Фазл ответил, что это тайна Хакка. Потом сказал: "Я должен сам поехать в Шемаху, чтобы обезвредить отряд. Я доверяю тебе свой факел, поезжай на сход и огласи, что в моем возвращении халифы не повинны". Тут в келью вошел Гусейн Кейа, и я вышел. Я признаю, что подслушивать недостойно, но сердце мое было не спокойно, я чувствовал, что поездка Устада в Шемаху добром не кончится. Вот почему, неплотно прикрыв за собою дверь, я подслушал разговор и узнал, что всадники, неожиданно возникшие на берегу реки Кюрделем, привезли Фазлу решение о сдаче. Такова правда, эй, мюриды! Я повторяюсь, но я буду говорить до тех пор, пока не вобью в ваши головы все как есть! Не сумев передать решения ни с мовланой Махмудом, ни с Гусейном Кейа, ни с Амином Махрамом, они уговорили наконец Дервиша Гаджи, который хоть и привержен нашему учению, но еще больше привержен шаху Ибрагиму. Судите же сами: что это, как не измена? Наш досточтимый мовлана Таджэддин усомнился в моих словах. Пусть скажет теперь сам: сомневается ли в них по прежнему? Устад упрекнул меня в искажении смысла поручения... Я прошу простить меня за то, что поведал вам подслушанный разговор. Но я сделал это потому, что Устад скрывает от вас правду! Присоединитесь к моему протесту, эй, мюриды!
– Дервиш Гасан, передав факел одному из мюридов, бросился в гущу народа и, хватая то одного, то другого за грудки кричал, приводя всех в смятение: - Вызовите предателей на суд Хакка и снимите с них хиргу!

И пока он метался и будоражил людей, Фазл в глубокой задумчивости, как если бы происходящее не имело к нему никакого отношения, медленно поднимался на высокий минбар. Единственной его тоской и мечтой с юности, когда он в родном Астарбаде с товарищами-подмастерьями валял войлок, просиживал ночи до утра у очагов, в парах кипящей воды, в которую окунали войлок, прежде чем натянуть его горячим на пялки для шапок, и продумывал при этом завтрашнюю проповедь в медресе, открытом им на свои сбережения, и позже, когда он обосновался в Тебризе, странствовал по святым местам и обрел в Ширване Страну спасения, единственной целью и делом жизни для него было убедить людей, заставить их поверить, что все погромы, войны, все беды на земле происходят от ложной веры и невежества, пробудить в них великую любовь к вечному духу, переходящему из века в век, - от Зардушта к Матери Хуррам, от Матери Хуррам к Джавидану, от Джавидана к Бабеку, от Бабека к Гусейну Халладжу, от Гусейна Халладжа к Ахи Фарруху, от Ахи Фарруха к шейху Низами, от шейха Низами к шейху Махмуду и, наконец, к нему, Фазлуллаху Найми.. Вечный негасимый дух, который он так остро ощущал в себе и который обязан был передать дальше, последующим поколениям, в грядущие века...

Он видел истинные признаки той великой любви на лицах несчастных скитальцев, обретших в Стране спасения прибежище, а в его учении стойкость души. Дервиш Гасан, лекарь его, был один из беженцев, претерпевший все удары судьбы, прошедший все этапы обучения и возродившийся для великой любви. В последние семь лет Фазл ни на один день не расставался с дорогим трудолюбцем и ничего, кроме истинной любви, в лице его не видал. Теперь же он вдруг прозрел другое в лице этого человека - любовь не к вечному Хакку, а к смертному человеку Фазлуллаху Найми.

Достигнув вершины минбара и выпрямившись во весь рост, Фазл оглядел сход.

– Слушайте, сыны мои...

На вершину горы и на белоснежные хирги мюридов легли красноватые отсветы восходящего солнца, ущелье наполнилось плотной голубизной, среди зелени лесов забелели тропинки, которые звали Фазла в путь, возможно, в последний.

Но говорил он неспешно. Речи Фазла были присущи размеренность и плавность каравана, везущего тяжкий и драгоценный груз.

– Достоинство человека проявляется в его любви, сыны мои. Достоинство же любви определяется единством разума и страсти. Человека, разум которого преобладает над страстью и убивает чувство, мы называем невеждой. Человека же, у которого над разумом преобладает страсть, убивающая способность к мышлению, мы называем зверем.

Доказано, что разум, лишенный страсти, равно как и страсть, лишенная разума, порождают бедствия и крах.

Доказано также, что только при единстве разума и страсти человек становится ангелоподобен и только ангелоподобные обладают истинной любовью и не ошибаются

в любви.

Я не сомневаюсь в том, что люди, овладевшие нашим учением и получившие хиргу, превыше всего ценят и любят истину, сыны мои. Но время против нашего учения, и мои мюриды, отравленные веяниями времени, с одной стороны, лишаются надежды и уходят в отшельничество; с другой же - выходят из равновесия и становятся рабами своих страстей. Таков горький итог моих наблюдений, дорогие мои! Перед лицом всего схода признаю, что именно поэтому, из опасений еще более потрясти вас, я скрыл решение моих халифов о сдаче. Когда Дервиш Гаджи передал мне на реке Кдорделем решение халифов, я попросил сохранить его в тайне, доверив ее только досточтимому мовлане Таджэддину, Как все вы видите, мовлана Таджэддин стойко вынес испытание, и я благодарен ему за это. Дервиш Гасан же, мой лекарь, не выдержал испытание и, вместо того чтобы довести до сведения схода официально порученное ему сообщение, разгласил тайну Хакка. Я просил его объявить о невиновности халифов и снять с них подозрения, дервиш Гасан же поддался чувству и сеет разногласия меж вами и халифами.

А что, скажите, страшнее и горше разногласий меж единомышленниками? Не разногласия ли внутри исламского духовенства подорвали мощь "лаилахаиллаллаха"?

Не породят ли разногласия, замесом которых всегда служат злоба и вражда, их и в нашей среде? И не переродят ли наши души вражда и злоба? И, ангелоподобные, не превратитесь ли в дивов? И, лишившись идеала, не загубите ли наше восстание?! Сейчас все зависит от зрелости и единства вашего разума и страсти, дорогие мои!

Мы определяем призыв к самопожертвованию как наивысшее проявление духа. Я никогда не забуду, с какой самоотверженностью и отвагой/ вы продемонстрировали по призыву меджлиса свою мощь перед Гюлистанским дворцом. Это было наивернейшее доказательство, что вера в человека приносит беспримерные плоды, сыны мои! Своею самоотверженностью вы проложите дорогу человечеству и сократите путь к единству!

Но именно сейчас, когда наступило время призыва к самопожертвованию, вы не должны поддаваться страстям, а, напротив, должны избегать напрасных жертв и уберечь самое главное завоевание нашего учения - самих себя. Ибо если бог заключен в вас, то как он проявится, если не станет вас?!

А теперь я хочу сказать вам, что решение халифов о сдаче и возвращение в Ширван имеет единственной целью ваше спасение! Амин Махрам, еще раз доказав свою преданность, сообщил моим халифам и мовлане Таджэддину о вооруженном отряде в Шемахе. Я не могу сказать вам, что это за отряд и по чьей воле создан, ибо сведения мои недостаточно достоверны. По этой же причине я прошу дервиша Гасана сохранить до поры в тайне разговор, подслушанный за дверью. Как только я разузнаю все доподлинно, я сообщу вам, и, возможно кое-кто из вас отправится в отряд дервишем. Пока что я знаю одно: они жаждут крови и расправы с моими мюридами. Помните, что Див неподалеку. Погромы в Нахичевани, Исфагане, Тебризе и Багдаде страшат служителей "лаилахаиллаллаха" в Ширване. А если в руки пораженного страхом вложить меч - кровопролитие неизбежно. Они могут нагрянуть с минуты на минуту, друзья мои! Вам надо расходиться. Будьте бдительны и осторожны! Снимите с себя хирги и наденьте одежду горцев. Противники нашего учения знают, что оно наиболее распространено в среде ремесленников, и погромы начнутся в городах! Поэтому скройтесь в горах!

И еще. Со всех амвонов Ширвана мое имя будет оклеветано и предано проклятью. Вы услышите оскорбления и ругань в мой адрес. Обычай наш сидеть вокруг горящего костра будет назван дикостью. Священный наш символ деревянный меч - будет осмеян. Не поддавайтесь, будьте тверды, не выдавайте себя! Ходите в мечеть, молитесь, как все, но не проповедуйте!

Берегите себя, свои семьи, своих детей. Мне надо без промедления следовать в Шемаху. Навстречу мне выйдет Дервиш Гаджи, который сообщит мне место встречи с Амином Махрамом, где я буду ждать встречи с Высокоименитым. Я сам требовал этой встречи, и Дервиш Гаджи вместе с Амином Махрамом добились согласия Высокоименитого. Всем вам известно, каким уважением пользуется Сеид Али у Высокоименитого. Тем, что Ширван стал могучим очагом нашего учения, мы во многом обязаны Сеиду Али. И то правда, что Высокоименитый до некоторой степени подчинил наши дела своим политическим, интересам, но после того как власть перейдет в руки Амина Махрама, права наши в Ширване возрастут. Поэтому мы просили Амина Махрама присутствовать на встрече.

Итак, на встрече с шахом буду я, Сеид Али, Амин Махрам и Дервиш Гаджи. Мы четверо свершим намаз перед Высокоименитым. Кроме мюридов садраддина и некоторой части духовников и сановников, в Шемахе нет сейчас человека, который не говорил бы "Анал-Хакк!". И я уверен, что наш намаз убедит Высокоименитого и с его помощью нам удастся обезвредить вооруженный отряд в Шемахе, а в конечном счете и самого Дива.

Расходитесь, дорогие мои, и не тревожьтесь обо мне. Помните, что у меня повсюду есть верные друзья и что слово наше сильно и победоносно. Будьте терпеливы и позвольте мне верить в вас. Ибо иначе беспокойство за вас смутит мой дух и встреча с Высокоименитым не даст должного результата. Поэтому разойдитесь! И вот еще вам последнее поручение: разыщите мовлану Махмуда. Для вас не тайна, кто такой Махмуд. У нас запрещено говорить о его дервишских делах, но все вы знаете, что Махмуд - ключ к дверям Дива. Он прибыл ко мне на берег Куры из армии Дива, но выглядел весьма утомленным, и я отложил разговор на следующий день. А утром мне сказали, что он исчез. Это тревожно, друзья мои. Махмуд так же, как и лекарь мой, дервиш Гасан, потрясен решением о моей сдаче, и я боюсь, что он или удалился от мира, или, того хуже, что он мог отчаяться и покончить с собой!