Судный день

Гусейнов Иса

В озере, по краям его, отражались огни факелов, и казалось, что это земля там занялась пожаром, а в середине, в темно-красном, поддернутом блестящей пленкой зеркале отражались крупные звезды. И, странное дело, когда гаджи Фиридун сказал: "Даже в Кербале не было такой трагедии",- Ибрагим увидел в этих потонувших в крови звездах серебряные звезды на небесном знамени единого царства, и сейчас, когда Насими бросал ему обвинение за обвинением, никак не мог отогнать чудесное видение. В мозгу его запульсировала кровь. Он чувствовал приближение нового приступа, но не мог уйти и думал о том, что вместе с кровью аснафа он выпустил кровь и жизнь из самого себя - шаха-землепашца. Он думал о том, что любыми средствами должен воскресить образ шаха-землепашца, если надо - признать

справедливость всех обвинений Насими, согласиться, что в борьбе с Мираншахом он в действительности сам превратился в погромщика Мараншаха и обещать отныне стараться постичь истину Фазла и никогда, ни при каких обстоятельствах, как бы ни казались они безысходны, не преступать своих прав и хранить верность своему аснафу. Только так он мог смыть кровь со знамени страны единства, на котором сверкали серебряные звезды.

Но если он пообещает и на деле станет опираться на учение Фазла, то не столкнется ли снова лицом к лицу с Дивом, который уже недвусмысленно сказал ему: "Не стала ли и твоя голова головой того окаянного? Иди подумай!" И не потопит ли Тимур, убедившись, что связи его с хуруфитами не порваны, Ширван в крови? Способны ли хуруфиты отбить нашествие Тимура? А если не способны, то не приведет ли это его - ширваншаха- к необходимости новым кровопролитием доказать свою преданность и тем спасти свой трон и корону? Мысли его, проделав замкнутый круг, пришли все в тот же кровавый тупик, стук молотка в голове усилился до нестерпимости и, вместо того чтобы выразить, как он собирался, полное согласие с Насими и признать свою вину, он обрушился на пего с криком:

– Как я мог избежать погрома перед лицом палача, которого вы сами называете Дивом? "Сто тысяч голов в Ширване у того окаянного", - сказал он мне. Сто тысяч голов потребовал! Я послал к нему гонца с сообщением, что требование его выполнено. Но кто может поручиться, что дервиши-хабаргиры не донесли уже ему, что не выполнено и пятой доли требования? Что мюриды Фазла ходят целехоньки, а вне Шемахи не тронут ни один человек, говорящий "Анал-Хакк"? И если завтра Див нагрянет на нас со своей конницей, то как мне быть?!
– Это был другой Ибрагим, нелицемерный, не коварный, горестно откровенный, и, заметив на непримиримом лице Насими признаки понимания, он раскрылся до конца.
– Сегодня я спас Ширван за счет крови своих подданных. Но чем я завтра спасу его?
– сказал он.
– Если он потребует в жертву столько голов, сколько составляет его армия, то не значит ли, что придется пожертвовать теми же багадурами и аскерхасами, которые защищают и тебя? Будь шахом не я, а ты, - с чем бы ты вышел ему навстречу завтра?

– Этот вопрос тебе следовало задать до погрома, - ответил опечаленный Насими.
– Тогда ты узнал бы, что Див, по-прежнему наводящий ужас своими угрозами, уже не способен осуществить их. Он обезврежен.

– Тимур!.. Обезврежен?! Кто может обезвредить его?!

– Хакк!
– односложно ответил Насими, и Ибрагим, вновь увидев так поразившее его когда-то кипение искр в его черных глазах, уже не сомневался, что в этом человеке, не признающем бога вне человека, мощью науки провозглашающего "Быть сему!", одаряющему бездуховное духом, действительно есть нечто божественное.

– Ты слаб от телесных недугов. Соберись с силами, постарайся выслушать и понять, и ничего не упусти, шах, - сказал Насими.
– Фазл называл свою сдачу "счастливым делом". Он знал, что ты, плененный страхом, поддался уговорам поганого нутром купеческого головы гаджи Нейматуллаха и собрал тайный отряд, чтобы перебить наших мюридов - своих же подданных. Он просил тебя о встрече в надежде воздействовать на тебя и с помощью твоего возрожденного духа обезопасить Дива... Но я, пребывая в последнее время поблизости от тебя, в домах и мечетях этих почтенных гатибов, понял по многим признакам, что ты откажешься от встречи с Фазлом, сбежишь позорно, руками шейха Азама прольешь кровь невинных и поспешишь отправить Фазла под Алинджу в распоряжение Мираншаха. Ты был причиной того, что я восстал против сдачи Фазла, шах, только ты! Ибо я видел твое нутро, охваченное

страхом, и понимал, что в короткое время переменить его не удастся. И когда я узнал о твоем поражении в Шабранском стане, я сам пошел пред очи Дива. Не изумляйся! Вспомни багадура со светлой душой по имени Ибрагим Дербенди, вспомни, как он явился к Диву в Карабах и смело сказал ему: "Сверх даров я принес тебе свою голову". Высокая честь и любовь к своим подданным вели тебя, шах, и ты победил! Я пришел к тебе из Шабрана, чтобы вернуть тебе ту любовь, и если бы ты, Высокоименитый в Стране спасения, выслушал меня, то не было бы кровопролития.

Теперь же у меня к тебе доверия нет, шах! Я наследник Фазла, я - Хозяин времени, я - Хакк! Над волей моей нет воли. Власть моя безгранична. Выслушай мои требования!

Дервиш Гасан, лекарь Фазла, должен быть при нем безотлучно в темнице. Твой главный врач должен предоставлять дервишу Гасану все необходимые снадобья для исцеления Фазла.

Див скоро покинет наш край, и сразу после этого ты освободишь из темницы Фазла и в сопровождении его халифа мовланы Таджэддина отправишь его к багадурам в военную крепость в знак признания нашей мощи! После чего ты сам отправишься на встречу с Фазлом и, приступая к обучению, первый свой урок получишь от Устада!

Слушай далее. Ты должен немедленно отозвать Амина Махрама из Дербента, ибо в период твоего обучения Фазл должен находиться под охраной Амина Махрама. А когда ты получишь хиргу и деревянный меч, Амин Махрам, взяв под уздцы коня Фазла, проводит его в назначенную тобой новую резиденцию.

Услышав имя Амина Махрама, Ибрагим отшатнулся как от удара.

– Нет!
– вскричал он.
– Не предавайте моего наследника ярости шейха Азама! Я освобожу Фазла из подземелья и окажу ему почет и уважение! Обещаю! Слово даю! Но не вмешивайте в эти дела сына моего! "Разве голова твоего наследника не голова того окаянного?" - сказал палач. Шейх Азам слышал это! Не обрекай на гибель мое дитя, Насими! Он послужил вам, хватит, оставьте Амина Махрама!

– Шейха Азама нет, шах!
– медленно сказал Насими.- Волею мюридов Хакка он низложен с минбара и лишен сана. Садраддином Ширвана назначен халиф Фазла мовлана Таджэддин.

Поистине Ибрагима ждали вести одна другой невероятней и неожиданней. Насими, стоявший на фоне белых минаретов, и сам вдруг показался ему минаретом - так непреклонно он высился перед ним. В подтверждение слов Насими от группы гатибов отделился и выступил вперед длиннобородый осанистый человек, не раз почтительно встречавший ширваншаха в резиденции бакинского правителя гаджи Фиридуна. Значит, власть третьей степени, после него, шаха, и наследника его принца Гёвхаршаха - тоже в руках хуруфитов?!

– Что проку от вашего назначения?
– спросил он, взяв под защиту шейха-палача, которого ненавидел всем сердцем.- Шейх Азам назначен указом самого шейха Береке! Какою властью вы можете низложить его?

Насими переглянулся с мовланой Таджэддином, и мовлана Таджэддин, степенно вступив в разговор, сообщил, что после погрома шейх Азам по требованию гатибов, аскерхасов и багадуров покинул Шемаху и вместе со своей дочерью, малхамскими сеидами и черными мюридами направился в Шабран...

При упоминании Шабрана у Ибрагима отнялась нижняя челюсть.

– Порушили вы, погубили мой очаг! Шейх Азам возопит о помощи! Поднимет крик, чтобы Тимур спас религию!
– прохрипел Ибрагим.

Насими с отвращением смотрел на человека, который от страха лишился голоса.

– Не очаг твой мы порушили, а религию лжепророка! Что касается Тимура, он уже знает, что мечом эту ложь не спасти!
– сказал он и, повернувшись, удалился.

Ему предстоял путь в Рум. Всю ночь перед дальней дорогой он в сопровождении мовланы Таджэддина и гатибов обходил дома погибших и раздавал осиротевшим семьям средства из казны общины. На рассвете, уединившись в келье одной из мечетей и не дождавшись, пока шагирды постелят ему постель, он распластался на пыльном паласе и, пролежав весь день без движения, в тот же вечер в сопровождении мюридов, назначенных мовланой Таджэддином, вышел из Шемахи.