Судья
Шрифт:
Инна бросила Илью. Теперь у нее роман с нищим школьным учителем. Интересная история, правда?
Быстров кивнул. В его голове начала складываться ужасная картина, которую он боялся представить четко.
— Что ты намерен делать?
Точилин сощурился.
— Думаю, господин Покровский требует к себе пристального внимания.
Проснулась она в постели. Села.
Сердце охватил холодный ужас.
Инна увидела рядом спящего Павла и облегченно выдохнула.
Даже во сне у Павла было усталое, напряженное лицо. Инна убрала волосы
Одевшись, она по привычке схватилась за мобильник. SMS. Пришло ночью.
Илья.
Илья? Инна с недоумением огляделась на спящего Павла.
Ахнула, и чуть не выронила телефон. В один миг вспомнила произошедшее вчера днем и ночью. Будто увидела ожившего мертвеца.
Ее рука дрожала, когда Инна прочла:
Я жив. Не волнуйся. Хочу тебя. Где и когда?
Прикусив губу, Инна напечатала:
Нигде и Никогда Не хочу тебя ни видеть ни слышать Все кончено Забудь мое имя.
Когда Павел встал, Инна рассказала ему все.
— Я удалила его из мобилы.
Он с мрачным видом прихлебывал кофе, держа чашку забинтованной рукой.
Инна повернулась к раковине. Начала мыть посуду.
— Я знаю, о чем ты думаешь.
Ее руки замерли. Девушка обернулась.
Играя желваками, Павел смотрел на нее.
— Ты ощущаешь перемены. И против воли вспоминаешь прошлое. Ты удалила Илью из телефона, но не из сердца. Рана кровоточит.
Инна отвернулась.
— Все кончено. Забудь.
Павел усмехнулся.
— Если он явится, я его убью.
Глава 27. Подвал
Илья спускался по влажным каменным ступеням в темный подвал. Затхлый воздух источал горькую тошнотворную вонь. Стены из белого кирпича покрыты серо-зеленой слизью. На полу засохшие пятна черной крови, битые бутылки, обрывки одежд. Холодный мрак пропитан страхом, болью и отчаянием, наполняет сердце болезненной тревогой.
Илья одет в черную мантию. В руке факел. Дрожащее пламя озаряет потолок и каменные стены.
Он держит за руку Веронику, которая почти не дышит. Круглыми от страха глазами оглядывает подвал.
Они следуют позади. Андрей (Болт) и Саша. Лица серьезны и торжественны. На поверхности Кровавого Ада, где днем и ночью продолжается бессмысленный Бал Живых Мертвецов, они великолепно играли роли тупых хулиганов, ни на что не годных бездельников. Здесь они были настоящими.
— Илья, — голос Вероники дрожал. — Давай уйдем отсюда, а? У меня сердце не на месте.
— Зассала? — Илья ухмыльнулся. — Вали. Знать тебя не желаю!
Он до хруста сжал ее тонкие пальчики, причиняя дикую боль. Вероника заткнулась. Уставилась под ноги. Из глаз брызнули слезы. Потекла тушь.
Илья улыбнулся.
Они обогнули угол и оказались в просторной комнате. Из всех щелей веяло ледяным дыханием Смерти.
Илья поднял факел.
Стены испещрены дьявольскими письменами, пентаграммами, рисунками в стиле Босха: демоны с кожистыми крыльями и горящими глазами. Демоны пожирают младенцев. Демон слоновьим членом насилует девушку, дьявольски похожую на Инну (рисовал Илья). Жертвы концлагерей — ходячие скелеты, завернутые в кожу — корчатся и стонут в агонии, утопая в черной кипящей лаве.
Но Вероника в первый же миг начала терять рассудок вовсе не из-за рисунков.
На полу мелом очертили в круге пентаграмму, запечатав Адские Врата. В круге, истекая кровью, лежала голая девушка. Кожа жертвы представляла собой карту боли: продольные рассечения от макушки до пяток, поперечные разрезы опоясывают все тело. В изголовье столб с пылающим перевернутым крестом (огонь никогда не угасал). Во рту девушки под языком — обмазанный фекалиями кусочек ладана. Глаза, от нестерпимых мучений вылезшие из орбит, с диким ужасом таращатся на сводчатый потолок. Руки согнуты в локтях, прижимают к груди образ Пречистой Девы (вместо глаз и рта у Машки — ожоги от сигарет). Поперек груди Богоматери — надпись кровью: ШЛЮХА.
Илья вздрогнул. Сердце сжалось от нестерпимой боли. Взор заволокло туманом слез.
Два года назад. Церемония в честь праздника Пасхи. Под хор чистых голосов, поющих о Боге и любви, по центру кафоликона расхаживает, помахивая чадящим кадилом, жирный священник в расшитой золотом фелони.
Илья, Андрей и Саня вломились в храм, пьяные подростки. Раздетые до пояса. Мускулистый торс Ильи блестел от пота, и невольно приковывал взгляды прихожанок.
Илья закусил губу, чтобы не заплакать от боли. Вспомнил, как метался в тесном для него храмовом пространстве, словно сибирский шаман, по-обезьяньи размахивая ручищами. Андрей и Саша пинали скамейки, крушили витрины с церковными товарами.
— Что это? — заорал Андрей, тыча пальцем в иконку с изображением Христа. — Дешевая подделка! Здесь должен быть автограф: «На память от Иисуса!» Говно!
Он плюнул на иконку. Послышался крик — одна из прихожанок лишилась чувств.
Хоровое пение оборвалось, как лопнувшая струна. В храме воцарилась тишина. На лице епископа — ужас пополам с отвращением.
Илья наткнулся на образ Богоматери. Вздрогнул. Пляска прекратилась. На миг его лицо исказилось невыносимым ужасом. Потом Илья разрыдался.
— Мама! Что они с тобой сделали?
Рыдания прекратились так же резко, как и начались. Илья повернулся к толпе. На лице — злое выражение, глаза пылают. Его красота в тот миг была ужасающей.
— Подонки! — завопил он. — Скоты! Приходите сюда, стучите лбами об пол, а дома насилуете собственных детей!
Он дико захохотал. Указал пальцем на лик Марии, который печально взирал на него с иконы.
— Знаете, кто она? — шепотом спросил он. И выплюнул: — ВОКЗАЛЬНАЯ БЛЯДЬ! ИИСУС ИМЕЛ ЕЕ В ЖОПУ! САТАНА КОНЧАЛ ЕЙ НА ЛИЦО!