Суета сует
Шрифт:
Егор с сомнением посмотрел на него, хмыкнул, хотя уже понял, что ехать придется. Бок пылал, и рука ныла, а иногда вздрагивала, словно озорник какой дергал за жилку, и тогда заходилось сердце, боль горячей волной била в голову, и все вокруг: Марья, стол, выцветшие плакаты на стене, щекастое красное лицо шурина — расплывалось, исчезало, покачиваясь, в алом, с желтыми кругами тумане.
— Так ехать, говоришь?
— Полагаю, безусловно. Собирайтесь, я одним моментом запрягу.
Марья засуетилась, помогла одеться хакающему, фыркающему от боли мужу, укуталась наспех сама и бережно вывела Егора на крыльцо.
На
Митрий Митрич стоял у крыльца и, подергивая вожжами, грозно покрикивал на лошадь. Дурачок испуганно взматывал головой, перебирал ногами. Дергая замшевой ноздрей с редкими, выбеленными морозом волосами, косился выпученным глазом на мертвых зверей-врагов, и по телу мерина волной пробегала крупная дрожь.
Егор осторожно спустился с крыльца, запахнулся в тулуп и рухнул в розвальни, скосоротившись от боли.
— Чего моего-то запряг? — устраиваясь поудобней, спросил он. — Сколь Дурачок-то протрюкает…
Митрий Митрич передал Марье вожжи, потер ухо и, пританцовывая от холода, удивленно посмотрел на Егора:
— Здрасьте, я ж за жеребца головой отвечаю.
— А ты разве не поедешь с нами? — Егор заморгал пораженно.
— Зачем? — Митрий Митрич поднял непонимающе плечи и замер в такой позе. — С тобой Марья едет. А там тебя доктора, сестрички встретят. Без меня управитесь. Чего ж и выходные терять буду? Ехал в такую даль, отдых предвкушал, так сказать, — и вот тебе раз. Не резон.
Марья поджала губы, зыркнула на брата из-под нависшего над глазами платка и, неуклюжая от множества одежек, взгромоздилась в сани.
Егор подумал, согласился неохотно:
— И то верно. Разве затем ты ехал, чтоб со мной вошкаться. Отдыхай… Ну, трогай, Маня.
Марья чмокнула, с силой шлепнула вожжами по широкому лоснящемуся крупу мерина. Тот дернулся, вскинул голову, отвернувшись наконец-то от волков, и резво затрусил со двора.
Митрий Митрич вдруг хлопнул себя по лбу, побежал, спотыкаясь, за розвальнями.
— Слышь, Егор! — он замахал рукой. — С волками-то что делать?
Егор повернулся к нему, отогнул воротник тулупа. Крикнул:
— Тебе дарю, на память! — Он, закашлявшись, рассмеялся.
— Чего? — Митрий Митрич подался вперед, приложил к уху ладонь.
— Чего хочешь, то и делай, говорю, — уже издалека долетел голос Егора.
Митрий Митрич крякнул, выпрямился, развернул плечи.
— На память, говоришь, дарю? Что ж… Вот уж нежданно-негаданно привалило.
Он долго, пока видна была все уменьшающаяся и уменьшающаяся, затем слившаяся с синей полоской дальнего леса фигурка лошади, смотрел вслед сестре и ее мужу. Потом, повеселев, пошел, не спеша, по-хозяйски, во двор. Теперь уж без боязни приблизился к крайнему волку, пнул его в оскаленную пасть. Поплевал на ладони, схватил зверя за хвост и поволок его одеревеневшее от мороза, худющее тело к сараю. Потом подтащил и остальных. Аккуратно, один к одному, сложил их в сани, укутал старательно рогожей и стал запрягать жеребца.
Егор с Марьей долго ехали молча, Егор постанывал, когда сани мягко ныряли под горку, вытирал со лба липкий, едкий пот.
— Егорушка, — Марья опасливо посмотрела через плечо. —
Егор нахмурился, соображая, посмотрел недоверчиво в глаза жене.
— Не посмеет, — сказал он с надеждой и отвел взгляд.
— Митька? — удивилась Марья. — Кабы ты еще не отсулил ему их…
Егор помолчал, посопел.
— А и шут с ним. Пущай подавится.
— Оно так, — Марья вздохнула. — Обидно только. Ты пострадал, а он деньги получит… Большие деньги.
— Знамо, получит, — неохотно согласился Егор. Усмехнулся: — Может, и нам отколется… — И, разозлившись, заорал: — Да погоняй ты этого ирода! Чего он у тебя еле-еле ползет?!
Марья яростно закрутила над головой вожжами, вытянула ими мерина. Дурачок обиженно мотнул головой и сделал вид, что побежал быстрее.
Друза горного хрусталя
Совещанье подходило к концу. Представитель треста спил очки, протер их и, близоруко щурясь, оглядел присутствующих.
— Ну что ж, — сказал он. — Ваш проект я считаю удачным, доводы разумными, о чем и доложу руководству и чем могу, — он устало улыбнулся, — постараюсь помочь.
Целую неделю рудник лихорадило. Целую неделю этот тучный, тяжело дышащий педант, который приехал на месте ознакомиться с проектом новой шахты, рылся в документах, проверял сметы, недоверчиво хмыкал, слушая объяснения, подозрительно косился на плановиков. Он все ждал какого-нибудь подвоха, искал неточность в расчетах, ошибку или недосмотр и нагнал на всех страху. Особенно досталось главному геологу. Участок, на котором предполагалось проходить ствол шахты, был малоизученный и сложный. Разведочные скважины не внесли ясности. Что ствол нужно проходить именно там, где наметили, для главного геолога было бесспорно, но в этой бесспорности необходимо было убедить и трест. И Василий Ефимович, главный геолог, терпеливо разъяснял «человеку сверху» особенности залегания даек и красичных жил, раскладывал перед ним огромные листы разрезов и планов, разворачивал длинные ленты документации скважин. В душе он боялся этого дотошного толстяка и нервничал от того, что тот бесстрастно посасывая леденец, терпеливо рассматривал все, что ему подсовывали, делал какие-то пометки в блокноте и молчал. Василий Ефимович иронически улыбался, пренебрежительно щурился и ждал вопросов.
— А что, Василий Ефимович, — спросил как-то представитель треста, — вы уверены, что структура рудного поля выглядит именно так? Там, под землей?
Главный геолог растерялся.
— Должна так выглядеть, Артем Иванович, хотя наверняка знает один господь бог. А так как бога нет… — Василий Ефимович пожал плечами и драматически развел руки.
— Ну, ну, — Артем Иванович неодобрительно поджал губы и задумчиво посмотрел в окно.
Ездили они и на местность, неизвестно зачем. Много ли там увидишь? Артем Иванович, астматически похрипывая, побродил по порыжевшей выгоревшей траве, поковырял носком ботинка сухую, рассыпающуюся в пыль глину, посмотрел тоскливо на серевшие вдали окраинные избушки рудника, на перекопанную, словно окопами, землю, заросшую чахлым кустарником. В войну все вокруг перековыряли старатели. Главный геолог стоял рядом, ссутулившись, и его лицо со впавшими щеками, с черными, обычно хитро поблескивающими, глазами было скучным.