Суета. Хо-хо, ха-ха

Ляп Заря

Я рыдал. Обещал спасти. Настаивал, что смогу. Как? Разве можно такого спасти? Но я обещал. Сыпал обещаниями. А потом услышал… Хотя как-то иначе принял слово, и слово ли то было? Но скажу так: услышал я… Да нет

же, ВОШЛО в меня, пониманием: «Я». И это «Я» не объять было – не принимало оно предел. И на этом слове, если слово то было, Ангел держался и терпел боль. И я зарыдал пуще прежнего…

А потом… плита исчезла, и я, вымотанный слезами, соскользнул со стола и пошатываясь пошел прочь из Кабинета. Вышел на «шесть», спокойно, размеренно произнесенное Лукьяном. Он внимательно на меня посмотрел, сказал: «Так рано и такой нехороший», потянул за веревки, и все наши переплетения к нему из Кабинета с легкостью выплыли. Тогда я вспомнил о Гришке и Лешке, и совсем тошно мне стало…

Лукьян пошел за братьями. Сказал мне: «Если только шесть, а ты уже весь мятый, значит, время там по-иному бежит. Их СЕЙЧАС выводить надо. Жди». Я хотел было пойти с ним, но он меня бережно, нежно даже, к колонне прислонил и велел ждать, сил набираться. И пошел. И почти сразу вышел: ноги и ладони в кровь разодранные, круги под глазами, дыхание тяжелое, с хрипом и кашлем. Зато Лешка с ним. Аккуратненький.

Нетронутый. Немного сонный. Вяловатый. А вот Гришки нет.

За Гришкой пошел я. Себя от колонны отклеил и вплелся в зал. И понеслось! Стволы, стволы, ухабы, стволы. Я меж ними лавирую. Убегаю от кого? Бегу за кем? Второе, пожалуй, ближе. Ищу я что-то. О темень какую-то спотыкаюсь, ее же успеваю подхватить, за собой потянуть. Несколько шагов – и выплевывает меня из леса в Кабинет. Я добычу рассматриваю: пень сучкастый притащил. Не то! Не то искал! Разворачиваюсь к лесу и, не зная, что именно ищу, понимая только, что не то нашел, делаю шаг и опять в гонку проваливаюсь, опять что-то нахожу, опять не то, снова шаг – и лес, и бег, и так кругами, до одури… Вывела меня из кольца гонки Дедовская уверенная рука и голос: «Довольно о стену биться. Выходите. Ну же, оба выходите. Мне Григория выводить надо». И я, будто очнувшись, увидел прямо перед собой завалившуюся на грудь голову Лукьяна… Дед вывел нас из зала, отвел к самому окну и вернулся в Кабинет. Тотчас же вышел, с Григорием. Ободранным, изможденным. Копией Лукьяна. Да и моей копией: я ведь тоже ноги и руки в кровь сбил и до отупения, опустошения устал.

Конец ознакомительного фрагмента.