Суета. Хо-хо, ха-ха
Шрифт:
Тамара тонко улыбается:
– Только… получается, вы ЗА НАС выбрали.
Мать опять пожимает плечом:
– Родители за детей часто выбирают. Однако если уж в интерес, то путь открыт: ищи учителей и занимайся.
Тамара не отпускает улыбку:
– А вы? Вы не могли бы стать мне таким учителем?
– Могла бы, да не стану. Повторяю, мы растили вас для этого мира.
– А разве книги и свитки Хранилища не об этом мире?
Мать отмахивается:
– Надоешь скоро. Появился интерес – ищи учителя. А теперь иди. Иди приведи себя в порядок.
За дверями Кабинета Тамару поджидает Уман. Вместе поднимаются они наверх, к покоям Тамары. В спальне Тамара
– Умочка, пошли гулять?
Пес приподнимается на задние лапы, забавно перебирая воздух передними. Гулять! Гулять – это всегда в ДА! Это слово всегда в радость! Тамара, смеясь, тянется к его танцующим лапам и, вдруг ВСПОМНИВ, вскрикивает:
– Виктор!
Скатившись с кровати, спешит в соседнюю комнату, где, едва переступив порог, выхватывает взглядом часы у стены. Стрелки! Малая с единицей прощается! Вот-вот! Может, час остался, а может, и вот-вот! Как же забыла она! Витя! Переодеться-то бы успеть! Подготовиться! Тамара подлетает к шнуру звонка, готовая оборвать его, если горничная не появится сразу же, и… замирает. Виктор. Скоро. Встреча. ОЧЕНЬ СКОРО. Ее начинает трясти. Холодом, зарождающимся в ней самой. В самих, кажется, ее костях. Она опускается на пол.
…Витя, Витя… Витя… Витя… Что же это такое? Почему? Из-за тебя? Но что о тебе? Не может быть, что только из-за того, что скоро увижу. Не может такого быть… Это Родоста?!.. Нет. Нет-нет-нет. Родоста переродилась давно, давно – еще в ту ночь, быть может. Тогда что?.. Поднимайся. Поднимайся же – брат, брат приезжает. Радуйся! Вставай и радуйся!.. Так ведь и ждала. Так ведь и дни отсчитывала… Что же это?.. Родоста? Нет… Бумаги! Вот почему с самого утра – бумаги. Именно сегодня, именно за одно утро. И не прислуга, а я. Это Мать. Меня оберегает! Слабость мою чувствует и оберегает. Кошмар! Неужели я такая в ее глазах? Неужели?.. Кошмар… Неужели от подобной поломки меня оберегала?! Кошмар… Кошмар, кошмар… А не будь бумаг – с утра бы в дрожь ушла?! Кошмар… Что же это?.. Вставай, вставай, кукла тряпичная, вставай! Сейчас же вставай…
Однако тело приказу не подчиняется – Тамару продолжает трясти. И тогда, гневаясь, кусает она себя за мягкое основание большого пальца. Кусает не особо больно, но все-таки ощутимо. Вызывая вопрос в глазах Умана. Укус от дрожи не избавляет, и, запертая в оскорбительном ей состоянии, Тамара продолжает выискивать причину пронизывающего ее… предчувствия?
…Хорошо. Хорошо – не борюсь. Потому что это не просто так – что-то испугало меня. Стыд-то какой! Хорошо. Что испугало?.. Что-то, дыханию подобное, что-то далекое. Не Витя, никак не он… Что же?.. Что же?.. И все-таки я его опасаюсь. А если… А если не желаю и страшусь я перемен? Если именно это? Ведь он все может изменить. Он все… Такой… Да, Витя приедет с будущим. Будущим!.. Нет. Настоящим. Которое пока еще не со мной. С ним – Витей, но не со мной и тем мне лишь в возможное будущее. Возможное. Только лишь возможное… Точно. Что-то тянется ко мне оттуда, из мира. Опасное. Это почувствовала. Точно! И если сейчас, Витю ожидая, почувствовала, то скорее всего… скорее всего… значит, Витя уже под ЭТИМ… Нет, я не позволю ЭТОМУ стать моим настоящим. Не позволю… Что же происходит? Что?.. Не позволю, не позволю. Хочу настоящего, мной самой себе отмеренного. Назначенного. С иным не справлюсь – уже ломалась… Не справлюсь и не позволю. Не позволю… А другие братья – тоже ПОД? Неужели?! Знают ли?!.. Но не со мной! Не со мной!
Морда Умана опускается ей
Поднявшись, не зовет она горничную и не переодевается. Подойдя к зеркалу, ломает старую, за работой растрепавшуюся прическу и, скрутив волосы узлом на затылке, определяет их в послушание кольцом шпилек. Улыбается своему отражению, улыбается и Уману:
– Ну что, Умка? Пошли? Встретим брата моего?
Ответ Умана – это виляние хвоста, и так усердно машет он им, что кажется Тамаре, хочется ему бабочку, глазу невидимую, со спины смахнуть.
7. Слабый толчок – и колеса приходят в движение
Почти два часа идет Тамара по Дороге навстречу вчера высланной на станцию повозке. И все это время подтравливает ее прилепившееся к ней беспокойство. И все это время убеждает она себя в том, что в краю этом ничто, ею не принимаемое, коснуться ее не может. Просто не может. И все время спрашивает себя: неужели она, вот так, оставит братьев с тем настоящим одних? И отвечает, что – да, оставит, потому что… потому что то настоящее не ее, не ее, не ее; потому что… потому что быть ей одной, одной, одной, одной; потому что, пока она здесь, тому настоящему не набрать силу, не набрать – так ей кажется и на это она надеется; и потому что просто ВЫБИРАЕТ не знать того настоящего. И все это время настаивает на радости встречи с братом. Однако сколько уже идет – и все нет? Может, и не приедет? Может, задержало что в столице опять? Но вот Уман останавливается, разворачивая уши интересом в даль Дороги. Останавливается и Тамара. Ожидая, высматривая точку на горизонте. И точка появляется.
Тамара пропускает вздох. Виктор. Скоро. СКОРО!
Небо над головой ее сворачивается в колпак. Колпак раскачивается маятником.
В лес бы сейчас, в обступивший Дорогу лес. В него бы. В даруемый им покой. Под защиту крон его… Лес, мой ты лес!.. Нет.
Тамара не отрывает взгляд от точки. Ждет. Наконец разрастается та лошадьми, возничим и повозкой. Маятник же разрастается гулом, и слышит Тамара, как пропахивает мир непостижимо мощная высь его. Уш-ш-ш-ш. Уш-ш-ш-ш. Уш-ш-ш-ш. Уш-ш-ш-ш… Пригнуться бы. Сжаться. Слиться с Дорогой. Нет. Все. Виктор! Глаза его, очень скоро глаза его. Лукавые, просчитывающие. Но также от всего и всех отвлеченные – блуждающие в чем? А еще – ласкающие, а еще – строгие. Сложные глаза. Чарующие. К ним теперь. К ним теперь, всем – и предчувствием, и радостью. Всем. К брату.
Возничий придерживает лошадей, останавливает. Раскланивается, приподнимаясь на козлах. Желает госпоже доброго дня.
Тамара отвечает:
– И вам, Саныч, непременно доброго.
Дверца повозки распахивается, жестко ударяясь о стенку, отскакивая от нее, ударом разбивая гул маятника на шепот и всхлипы, на какие-то далекие слова, речитативом произносимые, – все дальше отступающие, пропадающие. Пропавшие.
Тамара нерешительными, настороженными шагами приближается к повозке. К темному проему в ней. Чуть ли не к ночи. Слышит беззаботное:
– Прыгай, Вишня!
Рука в черной перчатке протягивается, Тамара помощь принимает, ногу на подножку ставит – легкий рывок, перехват, и она внутри. Глаза брата в ее глаза смотрят.
– Здравствуй, Вишня! – улыбаются они.
Тамара отвечает на приветствие осторожным кивком и присаживается на скамью, напротив глаз. Завороженно всматриваясь в них.
Уман в повозку запрыгивает. Меж Заботой и старым – голосом, запахом и щекотливым почесыванием, похлопыванием по брюшку запомнившимся – знакомым устраивается, на того оценивающе смотрит.