Суфийские ордены в исламе

Тримингэм Дж С

Нужно с самого начала оговорить, что, несмотря на четкие региональные различия, динамика отношений между исламом и культурой регионов нашла выражение в примечательном единстве всей культуры. Эти различные культурные среды получили общее мусульманское наследство. Мусульманские институты перепахали как по горизонтали, так и по вертикали все социальные слои, причем основным институтом был шариат, идеальный религиозный закон, цементирующий общество. Наследие, полученное исламом от суфизма, ни в одном из аспектов, включая организационный, никогда по-настоящему не смешивалось со структурой, скрепленной шариатом, но оно настолько тесно слилось с народными верованиями в том виде, как они проявлялись в орденах, что распространилось почти повсеместно. Важнейшую роль играла связь с культом святого, так как поклонение его духу стало всеобщей формой выражения ислама (единственное исключение составляет негритянская Африка), хотя и не всегда оно было связано с орденами.

Реакция

региональных групп на суфизм в его различных проявлениях была далеко не одинаковой, но пока невозможно сделать сколько-нибудь убедительное обобщение, так как почти нет исследований на местах. Кроме того, если принять во внимание различия внутри каждой мусульманской субкультуры, то становится очевидным, что для выводов еще не настало время. Было бы легко противопоставить иранский мир с его изначально интеллектуальным и поэтическим откликом на суфизм арабскому миру, реакции которого были антиинтеллектуальными и конформистскими. Вместе с тем реакция народов индийского субконтинента не позволяет дать точного определения, так как широкий спектр разнообразных культов там охватывает все виды суфизма, что не было бы возможно где-нибудь еще. Суфизм пустил корни в Индии, поскольку, в сущности, он там уже издавна обитал, в то время как семитский ортодоксальный строй мышления был чужд индийскому характеру. Здесь мы снова можем обратиться к негритянской Африке, которая почти не откликнулась на мистический Путь ни в интеллектуальном, ни в эмоциональном отношении и приняла чистую форму без содержания и духа. Однако такой тип реакции характерен не только для негритянской Африки, и в этом смысле можно попытаться здесь также выявить региональные границы.

Более того, эти культурные различия в отклике и усвоении существуют и внутри арабоязычного мира, о котором прежде всего и пойдет речь в этой главе. Мусульманские региональные культуры Магриба и Египта, например, никак не назовешь единообразными. Различиями между ними и обусловлена разная реакция на суфизм у разных народов и в разных профессиональных группах. Одна и та же тарика в разных странах может иметь совсем несхожие доктрины и обряды. Кадирийа в Магрибе сильно отличается от кадирийа в Индии: философские взгляды члена этого ордена в Индии, например Мийан Мира, неприемлемы для марокканца, не говоря уже о практике йоги. Точно так же у марокканцев, в свою очередь, существуют свои собственные характерные обряды.

Не имея в своем распоряжении данных региональных исследований, самое большее, что можно сделать, - это привести ряд отрывочных свидетельств о деятелях орденов в социологическом контексте в отношении арабоязычных народов, хотя и у других народов найдется немало вопросов, требующих изучения даже в таком узком плане.

1. Аш-Ша'рани - египетский шайх ат-тарика

В связи с тем что большая часть книг, где говорится о суфизме, касается вопросов его философии, в первую очередь вопросов теории и поэзии на стадиях первой и второй, когда суфизм еще не стал неотъемлемым элементом всего мусульманского общества, кажется уместным особо отметить тот факт, что в этой главе суфизм рассматривается на третьей стадии, когда он уже стабилизировался и (в арабском мире) был приспособлен приверженцами шариата к их нормам. В то же самое время суфизм настолько тесно слился с народными культами, что сам оказывал влияние на образ жизни многих простых мусульман.

Как мы показали, ослабление мистического начала в исламе связано с переключением внимания на почитание святых и коллективный культ "поминания Бога". Исключением оставался орден халватийа, поддерживавший захида. Те, кто решался следовать Пути мистического познания, мог это делать в уединении, вне официальных суфийских институтов, где термин "муршид" по отношению к шейху утратил свой первоначальный смысл. Определяющей становится святость, а не духовность.

Констатацией этого факта мы ни в коей мере не хотим умалить значение орденов и их вали как основной силы религиозного влияния. Ордены стали своеобразным средоточием ислама, сочетающими поклонение святым с подлинно мусульманской верностью шариату. Для иллюстрации этого положения вкратце ознакомим читателя с воззрениями и образом жизни египтянина 'Абдалваххаба б. Ахмада аш-Ша'рани (897/1492-973/1565) - фигуры, скорее вызывающей сочувствие, чтобы охарактеризовать эту стадию для развития египетского суфизма вообще, а также для периода конформизма во всех странах, включая Индию, где существовало ортодоксальное направление, несмотря на то что индийский суфизм в строгом смысле был синкретическим и эклектичным.

Кое-какие сведения об аш-Ша'рани можно почерпнуть из его "Латаиф ал-минан". Это не настоящая духовная автобиография, а скорее разновидность личного манакиб, перечень добродетелей и духовных талантов, которыми он был наделен. Ко всем примерам даются параллели, заимствованные из практического опыта суфиев всех времен. Иными словами, он пишет собственную биографию, но она вовсе не так хвастлива, как могло бы показаться на первый взгляд, ибо ее спасает обезоруживающая наивность автора, который нигде не выпячивает себя и не приписывает

себе никаких особых заслуг. Примеры своих добродетелей он приводит в качестве иллюстрации безграничной Божьей милости (ал-фуйудат ар-раббанийа)2.

Аш-Ша'рани прошел курс шазилитской традиции. Он обучался под началом истинно духовного наставника 'Али ал-Хавваса (ум. 1532), не знавшего грамоты, но озаренного свыше3. Говоря о нем, аш-Ша'рани называет себя необученным (умми), а 'Али - учителем ('алим). После описания своего продвижения на Пути очищения (муджахада), он говорит: "Мое посвящение в [дарованное знание]4 произошло на берегах Нила вблизи жилищ нубийцев и крыльев водяных колес. Пока я стоял там в созерцании, врата божественной мудрости5 раскрылись навстречу моему сердцу, причем каждые новые ворота были шире, чем расстояние между небесами и землей. Я начал что-то лепетать о таинствах Корана и преданий (хадис) и об извлечении из них основных догм, скрытых в разнообразных мусульманских науках, притом так упорно, что почувствовал себя способным впредь обходиться без изучения трудов ученых прошлого. И я исписал сотни листов на эти темы. Но когда я показал их моему учителю 'Али ал-Хаввасу, он велел мне уничтожить бульшую часть. "Это знание, - заявил он, - осквернено умозрительностью и достижениями человечества. Дарованное знание ('улум ал-вахб) даже отдаленно не похоже на это". Поэтому я уничтожил их, и он наставил меня на путь очищения сердца (тасфийат ал-калб) от скверны умозрительных размышлений. Он сказал: "Между тобой и бескорыстным чистым знанием - тысяча ступеней". Я стал сообщать ему обо всех посетивших меня озарениях, а он говорил мне, какого пути я должен избегать или что искать более возвышенное. Это продолжалось до тех пор, пока не произошло то, что должно было произойти. Это и есть описание моего просветления после того, как я прошел науку муджахада, о которой я уже упоминал"6.

Далее он описывает способ, с помощью которого постиг тайны шари'а.

Аш-Ша'рани обладал обширными знаниями и даже был не лишен оригинальности, хотя ему явно не хватало критических способностей. Он был плодовитым составителем трактатов, которые пользовались большой популярностью и влиянием в кругах, связанных с орденами и которые не утратили своей значимости и до сегодняшнего дня. Он поясняет "примитивный" мистический Путь ал-Джунайда, так как он "удовлетворяет требованиям религиозного закона", в действительности же потому, что Путь этот был официально принят. Он избрал среднюю линию и сочетал фикх и тасаввуф, о чем с удовлетворением сообщает. Однако он никоим образом не был ортодоксом, что доказывает его попытка объединить четыре юридические школы7, вызвавшая естественный гнев улемов. Он проявил немалое мужество, отстаивая то, что считал справедливым, и не колеблясь критиковал законоведов (фукаха), равно как и суфиев (фукара), что не могло не вызвать ярость экстремистов с обеих сторон8. Он порицал глухоту улемов к духу закона. Он сравнивает их с ослами, груженными книгами, в которых они ничего не понимают, и вполне к месту цитирует стих из Корана: "Те, кому было дано нести тору, а они ее не понесли, подобны ослу, который несет книги" (LXII, 5). С другой стороны, он высказывает свое мнение по поводу коррупции внутри орденов, выделяя особо ордены бадавийа, рифа'ийа, бистамийа, адхамийа, масалламийа и дасукийа как главных отступников от шариата. Аш-Ша'рани постигла обычная участь тех, кто избирает промежуточный путь. Глава ордена халватийа Мухаммад Карим (1491-1578)9 просто отказался признать его суфием, а аш-Ша'рани, в свою очередь, выступая с ортодоксальных позиций, считал Мухаммада Карима плохим мусульманином.

Теология ал-Ша'рани не выходит за аш'аритские рамки. Его мистическая философия не имела никакой системы. У него отсутствует склонность к пантеизму и нет идеи Бога, имманентного к своему творению. Исповедуя доктрину "освобождения" (танзих) с точки зрения понимания различий (мухалифа) между Богом и его творением, он, однако, употреблял эти термины неточно и весьма относительно. Но он почему-то защищает Ибн ал-'Араби, заявляя, что все сомнительное с ортодоксальной точки зрения в его трудах было позже добавлено другими авторами. "Я переписал "Ал-футухат ал-маккийа", вычеркнув из него все, что несовместно с буквой шариата"10, пишет он.

Завийа аш-Ша'рани, построенная для него кади Мухйиаддином 'Абдалкадиром ал-Узбеки, находилась в самом центре бурной жизни Каира. Она состояла из мечети, медресе для туллабов (учащихся-правоведов, которых одно время насчитывалось около двухсот, причем двадцать девять из них были слепыми), помещений для религиозного уединения суфиев, общежития для приезжих и личных покоев шейха, его жен и родственников. Это была таифа аш-Ша'рани, не имевшая отделений. Она не была обителью для аскетов (как, например, описанная выше обитель халватийа), а скорее самостоятельным комплексом, хорошо субсидируемым и получающим богатые приношения. Среди милостей, которыми он был осыпан свыше, аш-Ша'рани называет и материальное благосостояние, давшее ему возможность, помимо всего прочего, содержать такое учреждение. Он подробно описывает, например, огромное количество пищи, съедаемой по ночам в дни разговений и по праздникам.