Султан и его гарем

Борн Георг Фюльборн

Погребение убитых министров было совершено с большим великолепием и почетом, как будто они заслужили этот почет.

Поступок Гассана загладил их преступления, превратил их как бы в мучеников, так как только немногие знали, что было истинною причиной такого поступка Гассана.

Он был приговорен к позорной смерти на виселице, но, как мы знаем, он не боялся смерти, он жертвовал жизнью ради своих убеждений. Он отомстил за смерть своего повелителя, он достиг своей цели и не желал ничего более.

Мы оставили

Гассана в то время, как он упал, тяжело раненный кавасами, и был отнесен в башню Сераскириата. У него была рана в спине и две на голове. Никто не знал, были ли они смертельны, но их было достаточно, чтобы сломить сопротивление Гассана.

Когда Гассан был доставлен в тюрьму, известие о смерти Гуссейна уже распространилось между солдатами, и они отовсюду спешили, чтобы отомстить за смерть своего министра. В слепой ярости бросались они на Гассана, так что кавасы едва могли защитить его.

Но когда повергнутого шейха передали страже, та без жалости бросила его в тюрьму, не заботясь о его ранах.

На другой день по приказанию султана в тюрьму явился визирь с несколькими офицерами, чтобы допросить убийцу министров.

Войдя к Гассану, они нашли его лежащим на полу в луже крови, на том самом месте, куда его накануне бросили солдаты.

Визирь наклонился над Гассаном…

– Мы пришли к покойнику! – сказал он глухим голосом.

– У великого шейха Гассана две глубокие раны, – прибавил один из офицеров.

– Он почти совсем похолодел, – сказал другой.

– В этом виноваты его сторожа, – сказал после небольшого молчания визирь. – И они не избегнут строгого наказания, тем не менее мы подвергаемся большой опасности, если скажем об этом!

– В таком случае мы умолчим об этом. Пусть другие, кто придет после нас, сообщают это неприятное известие, которое помешает публичному наказанию преступника.

– Пусть другие доносят об этом! – согласились все офицеры.

– Пусть его смерть будет тайной между нами, – решил визирь, – мы ничего не скажем о ней.

Мертвый Гассан был оставлен по-прежнему на полу в луже крови. Комиссия оставила его, не тронув. Двери были заперты, и ни султан, ни оставшиеся в живых министры, ни народ не подозревали, что приговоренный к виселице Гассан давно избавлен смертью от земного наказания.

Правда, стража доносила Кридару-паше, что Гассан не шевелится.

Но Кридар-паша запретил говорить об этом под страхом смерти, так как убийца министров не должен был умереть.

Этого приказания было достаточно, чтобы заставить всех замолчать.

В башне Сераскириата знали о смерти Гассана, но никто не смел говорить об этом вслух. Он был мертв, но это была неправда, так как он был приговорен к смерти на виселице.

Неожиданная смерть Гуссейна и последовавшие за нею события помешали захвату Золотых Масок,

которым должен был руководить Лаццаро, все еще находившийся в Сераскириате.

Лаццаро, так же как и другие, узнал, что Гассан умер и что это создало большие неудобства, так как его публичная казнь должна была состояться во что бы то ни стало.

Тогда Лаццаро попросил аудиенции у Кридара-паши и был принят им.

– Ты грек Лаццаро, который обещался выдать нам людей, которых зовут Золотыми Масками? – спросил Кридар.

– К твоим услугам, благородный паша! Прошу выслушать меня, я хочу передать тебе нечто о Гассане-бее. Могу ли я говорить?

– Говори!

– В Афинах я был однажды свидетелем казни одного разбойника, которому, однако, удалось умереть раньше!

– Какое же это имеет отношение к Гассану-бею?

– Так как для страха другим разбойника надо было обязательно казнить, – продолжал Лаццаро, – то поступили следующим образом: виселицу сделали очень низкой, любопытных держали при помощи солдат как можно дальше, и повесили мертвого, так что никто из народа не заметил, что палач показал свое искусство над трупом.

– Все это дело Будимира, а не твое и не мое, – резко сказал Кридар и без разговора отпустил грека; но затем он сейчас же отдал приказание, как только придет Будимир, отвести к нему Лаццаро.

Между тем день казни Гассана был уже объявлен, и в таком городе, как Константинополь, конечно, нашлось немало людей, желавших посмотреть на казнь.

В день казни черкес-палач явился в башню Сераскириата. Этот человек, в котором, казалось, давно умерли все чувства, был странно взволнован известием о том, что ему придется казнить Гассана.

Войдя в тюрьму и увидя на полу безжизненное тело, палач почувствовал, что это чувство в нем еще усилилось.

– Хм! У него такой вид, как будто он уже помер, – раздался голос подле Будимира.

Палач обернулся, за ним стоял грек Лаццаро.

– Над Гассаном-беем нельзя более исполнить никакого приговора, – отвечал палач, – он мертв.

– Тем не менее он должен быть казнен, – заметил Лаццаро.

– Пусть его казнит, кто хочет! – отвечал палач.

– Это значит, что ты не хочешь его вешать? – спросил Лаццаро.

Палач подумал несколько мгновений, затем повернулся к греку.

– Ты прислан допрашивать меня? – спросил он.

– Нет, я прислан только дать тебе совет, – дипломатично отвечал Лаццаро.

– Это не моя обязанность – вешать мертвых!

– Ты не так понял меня, Будимир, – перебил Лаццаро рассерженного черкеса. – Я должен дать тебе совет, как устроить казнь, чтобы никто не заметил преждевременной смерти.

Будимир покачал головой.

– Береги свой совет для себя, – сказал он, – но я же не нуждаюсь в твоих советах.