Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
— Разве они перестанут при этом воевать друг с другом? — вопросил Салах ад-Дин, не в силах представить такое возможным, и смутно подозревая, что подобные этим слова — о том, что вера не самое главное, — говорил некогда Иблис Адаму и Еве.
— Напротив! — вновь лукаво, но отнюдь не презрительно усмехнулся франк. — Им воевать друг с другом одно удовольствие. Победить такого противника почетно, оказаться побежденным — совсем не позорно.
— Как полагает гостеприимный хозяин, на чьей сторону станет Бог в таком поединке? — спросил Юсуф.
— На сторону самого сильного. И — самого благородного, — тихо, но твердо ответил франк.
— Значит, по-вашему вера для особо доблестного воина все же не
Франк пристально посмотрел на собеседника, и глаза его похолодели.
— Главное! — громко сказал он. — Главное. Вы верите в Аллаха, а мы — в Иисуса Христа. Когда мы побеждаем, то уверены, что Бог был на нашей стороне, а если нынче терпим поражение, то признаем, что Бог попустил его по нашим грехам. Выходит, Иисус Христос при нашем поражении был заодно с вашим Аллахом. Но назавтра мы вновь побеждаем, и тогда вы думаете, что Аллах отступил от вас из-за ваших грехов. Если бы испокон века побеждала только одна из сторон, тогда все было ясно — вот они, безгрешные воины, ангелы во плоти, от которых никогда не отворачивается Бог. Но так не бывает. Мы никогда не знаем наверняка, чьи грехи будут перед сражением признаны на небесах более тяжкими — наши или ваши — и кому достанется поражение. Зато честь всегда на виду. Цена чести всегда ведома нам лучше, нежели цена наших грехов. Честь роднит сильнее крови. Даже врагов.
— Сильнее крови… — невольно повторил Салах ад-Дин, пытаясь скорее обдумать слова франка и дать на них кафиру достойный ответ.
— Доблестный воин принимает предложение? — вновь спросил франк, видя замешательство гостя.
Юсуф, не отводя взгляда, покачал головой и вновь поблагодарил Онфруа Торонского.
— Жаль, — вздохнул тот. — Хотя я всегда знал, что вера и особенно кровь своего родного племени для вас дороже, чем честь… хотя честь вы тоже цените. И у меня есть доказательство… Я хотел отблагодарить тебя за твой поступок наибольшей из доступных мне наград. Ты не принял ее. Я не в обиде. Но в таком случае я отблагодарю тебя одним секретом. Мне известно то условие, при котором вы всегда будете нас побеждать… и Бог всегда будет на вашей стороне. Я сообщу тебе, лев пустыни, эту тайну только потому, что не верю в ее пользу. Вы не сможете применить ее в качестве своего непобедимого оружия. Ты выслушаешь меня?
— Полагаю, что внимать речам хозяина — долг всякого гостя, — осторожно ответил Салах ад-Дин.
— И вот я вновь убеждаюсь, что тебе в радость блюсти законы чести, — улыбнулся франк и, прищурившись, посмотрел в сторону стен Александрии.
— Сомневаюсь, что славный воин разбогател, повелевая этим рынком, — вздохнул он. — Скорее всего успел нажиться один только мухтесиб…
Салах ад-Дин был весь внимание, ибо невольно ожидал подвоха. А франк перевел взор на своего гостя и вновь задал необычный вопрос:
— Скажи мне, славный и благородный воин, есть ли на землях последователей пророка Мухаммада войско, состоящее из одних эмиров? Представь себе целое войско — сотню или тысячу всадников! — и все до одного эмиры.
Юсуф, по правде говоря, и представить себе такое не мог, а когда изо всех сил попытался, то не смог сдержать улыбки. Франк конечно же приметил ее.
— Я о таком никогда не слышал, — ответил Юсуф. — Такого войска быть не может.
— А почему не может? — сделал удивленный вид Онфруа Торонский.
— Уже потому, что не бывает эмира без собственного войска, которым он предводительствует. На то он и эмир, чтобы иметь войско, хотя бы малое. Каждая вершина имеет под собой свою гору и, выходит, неизбежно отделена от другой вершины значительным расстоянием. Если десять вершин собрать в одно место, то они перестанут быть вершинами и превратятся всего лишь в груду камней.
— Прекрасный ответ! — развел руками франк. — Мне даже показалось,
— Очень велика, — признал Салах ад-Дин.
— Обрати свой взор на рыцаря, который вышел из своего шатра, — указал франк на одного из своих соратников. — Это Жан де Врие. Что ты можешь сказать о нем, видя его стать и походку.
— У него вид знатного и достойного воина, — сказал Салах ад-Дин.
— Если его переодеть в одежду эмира, можно ли сказать, что его походка достойна походки эмира?
Франк продолжал задавать странные вопросы, и Юсуф все не мог догадаться, к чему он клонит.
— Полагаю, если бы некий султан сделал этого воина своим эмиром, то этот воин не опозорился быв среди других эмиров, — осторожно ответил он.
— В своих родных землях он был младшим сыном некого графа, и ему в наследство остались только конь и меч. Здесь он служит королю Амори, и в Палестине у него есть небольшой и совершенно бесплодный фьеф [81] , но это не главное…
Франк немного помолчал, давая своему слушателю время на размышление. Вскоре он понял, что известная ему «истина» не озарит сама собой иноверца и пора тому помочь.
81
Фьеф — одно из обозначений феодального земельного владения, которое вассал держал от своего сеньора.
— Тайна заключается в том, что каждый из наших рыцарей, хоть и служит королю, одновременно — сам себе король. По меньшей мере эмир. Узы крови не тяготят каждого из нас. Покинув Покинув свои земли, Жан де Врие перестал быть просто младшим сыном. Он научился быть эмиром без войска, королем без государства. Наше войско — это войско эмиров и даже королей. Поэтому каждый из нас способен напасть на целое войско врага в одиночку. Рыцарь, как и всякий смертный, может испытывать страх за свою жизнь и благоразумно уклониться от неравного сражения. Но рыцарю никогда при этом не будет внушать страха мысль, что он идет против воли своего господина, если сам бросается в битву или, наоборот, отступает.
Юсуф затаил дыхание, ведь в эти мгновения франк отвечал ему на тот самый вопрос, который он так и не решился задать ему там, в пустыне, после поединка, и который мучил его до сего часа. По правде говоря, он сам вряд ли смог бы выразить свой вопрос внятным образом. Теперь же как будто сам Всемогущий Аллах привел его к мудрому врагу, способному дать ясный ответ.
— Каждый рыцарь свободен в своем выборе, — продолжал франк. — Вы же… надеюсь, у тебя, светоч благородства, хватит мудрости, чтобы не заметить в моих словах ни одной черной песчинки оскорбления… все вы — будь вы эмиры или могущественные везири — все вы в глубинах своих душ чувствуете себя рабами своих господ, как бы храбры вы ни были. Рабами господ… и своих отцов. Поэтому вы всегда… всегданападаете только стаями. Вы налетаете стаями и уноситесь стаями прочь. Оставшись без стаи, каждый из вас теряет самого себя и уже не знает, кто он такой пред Богом и что ему делать. И вот, что я тебе скажу от всего сердца. — Франк замолк, опасливо огляделся вокруг, а потом потянулся к гостю. — Рано или поздно мы выдохнемся. Наши мозги расплавятся от здешней жары. А стаи ваших единоверцев будут расти и расти. Наступит день, когда весь Восток подчинится одному султану, и тогда бесчисленные стаи ринутся на Палестину. А мы слишком грешны и алчны, чтобы Господь наделил нас в трудный час сверхъестественной силой. Это будет для нас тяжким наказанием…