Сумасшедшие двадцатые
Шрифт:
Помнит, как ждала очередного письма на обратной стороне рисунка, но вместо этого он появился на пороге парижской квартиры и тогда в их жизнях все изменилось.
Помнит.
Теперь она не страшится, убирает свою руку от мужчины, довольно ухмыляется смотря в его глаза, что даже один из самых приближенных людей Никлауса опускает свою голову, робеет перед ней. Она любила играть на нервах своих охранников, избавляться от тех, кто посмел перейти ей дорогу с помощью мужа. Она плакала на его груди и точно знала, что все будет так, как она пожелает, а мужчины, просто не понимали,
Опасно играть с ней, ведь она всегда получала всего, чего желала.
— Миссис Майклсон, — откашлявшись начинает мужчина, касаясь короба с оружием закрепленного на ремне брюк.
— Поосторожнее с картинами, — проводит пальчиком по его груди, что тому не по себе, желает провалиться сквозь землю, если она бросит на него свой взгляд. — Вы знаете, что бывает, когда мой любимый муж не в настроении. Кстати, он уже встретился с братом? Надеюсь, они помириться и тогда мне станет спокойнее.
— Машина ждет, — переводит разговор на другую тему, уступает ей дорогу.
— Ах, да, и правильно делаешь, что боишься меня, — смотрит в глаза, прежде, чем отойти от него.
— Дьяволица достойная сидеть на троне рядом с Дьяволом, — шепчет тихо, чтобы она не услышала, ведь знает, к каким последствием это может привести.
Сапоги высоком каблуке. Она размеренно шагает в сторону черного автомобиля с идеальной прямой осанкой. Она оборачивается, окидывает презрительным взглядом следующих за ней охранников и ее ярко-красные губы растягиваются в самодовольной улыбке, как только шёпот за ее спиной затихает. Прекратили обсуждать жену Никлауса Майклслсона, как только та бросила свой взгляд в их сторону, и теперь они стараясь спрятаться, только бы снова не столкнуться с ней взглядом. Она несет страх и ее определенно стоит бояться.
Мужчина помогает сойти на перрон пятилетней малышке. Розамунд облачена в светлое пальто, детская шляпа в тон, на ногах колготки и черно-коричневые лаковые сапожки, на шнурках. У нее его глаза. Глаза, которые отражают спокойствие. Голубые, глаза моря или шторма. Глаза, в которых желаешь тонуть, чтобы этот шторм, буря поглотили тебя или просто смотреть в эти глаза. Глаза, которые даруют покой. Малышка смеется, снимает шляпу и Тристан теперь может видеть, что волосы у его дочери матери — светло-русые, вьющееся. кружиться. Она кружится, пытается поймать снежинку.
Пока начинается снегопад, а он стоит и смотрит.
— Рози, что мамочка говорила о том, как нужно вести себя. Ты можешь заболеть, прошу, будь осторожна и одень шапку, — он слышит ее голос и прикрывает глаза.
Ирма не протягивает свою руку стоявшему рядом мужчине. Она ведь всегда была сильной и справлялась со всем сама. Спускается на перрон.
Поправеет воротник пальто, отделанный мехом и улыбается. Улыбается, чтобы не заплакать, когда она увидела его. Пока она смотрела на его и видела всю боль отражавшуюся в его глазах. Смотрела понимая, что несмотря на столько лет разлуки, Тристан не постарел ни на день.Она ведь знает, что ему было тяжело, и как желая исправить все, он совершил очередную ошибку. Ошибку за которую расплатился сполна.
Расплатился болью и разлукой.
Жестокая реальность,
Радость и грусть.
На глазах слезы, но Де Мартель сдержан, вышел из темноты и сделал шаг на встречу жене, протянул руку.
Ирма Де Мартель слушает свое сердце. Теперь он рядом, и она может быть слабой.
Большая любовь. Вместе до конца.
Он выглядит таким настоящим и теперь Ирма может вдыхать его запах: такой родной и знакомый. Но Тристан кажется ей не настоящим, словно отказался от эмоций, как и Элайджа Майклсон.
У него ведь есть что-то за идеальными серо-голубыми радужками. Что-то ощутимое, пульсирующее, бьющееся, будто рвущееся наружу. Будто у него в груди действительно есть простое человеческое сердце. Сердце, которое может любить и чувствовать.
Ирма ненавидит быть слабой, а чувствовать себя сильной куда выгоднее. Сейчас она слабая, заключила его в свои объятья и только он может видеть ее слезы.
Ему идет быть сдержанным, как замечает Ирма. Но Тристану неожиданно становится немного теплее, когда она целует его в губы. Тепло рядом с ней, ведь он так ждал и надеялся на эту большую и настоящую любовь.
Meu Grand Amor.
Они одна семья и когда ее губы касаются его Тристан забывает обо всем, что желал сказать ей. Он просто знает, что она останется с ним до конца, они едины, связаны большой любовью. Они семья и теперь все будет, как они и мечтали: Он сидит рядом с ней на кухне, а она заваривает ему чай, и они вместе, рядом их дети, — это главное.
Взволнован, спрашивает о дочери, когда разрывает поцелуй, а шатенка, качает головой и смотрит на него, касается его руки и подводит к дочери, пусть тот сперва и сопротивляется.
— Не бойся, я рассказывала нашей дочери о тебе. Она должна была знать, об отце.
Ирма ведь знает, что тот одинок. По-настоящему он никому не открывается, он прячет себя глубоко внутри и строит стены, натягивает маски одну за другой.
В этом они похожи, ведь Ирма была готова на все, чтобы добиться своей цели, выстоять в мире сильных мужчин.
Но сейчас всё иначе. Сейчас он живой, а она слишком вымотана за столько лет, чтобы быть сильной, и поэтому влюблённые взгляды не получается не замечать. Не получается не придавать им значения. Не получается скрывать улыбку, когда она отпускает его руку, и он опускается на колени перед дочерью, вздрогнул, прежде, чем коснуться ее нежной кожи, а та боится, смотрит на мать, произносит тихо: — Мамочка, мне страшно… Можно, я пойду?
Он замирает, смотрит на землю. Что может их спасти? Неужели его ребенок боится ее. Боится, считает его чужим. Считает его чужим человеком, а не родным отцом. Что нужно сделать, чтобы спасти их? Что нужно сделать, чтобы спасти семью и любовь?