Сумасшедшие двадцатые
Шрифт:
Они столько еще не успели.
Они еще не видели много.
Не видели первую улыбку их ребенка, первые шаги, первые слова.
Они еще многое должны увидеть.
— Кол, ты дрожишь.
— Я так люблю тебя и Лемми.
— Мы справимся, слышишь? Только держи мою руку и не отпускай.
— Я никогда вас не отпущу.
Чикаго. 1934 год.
Этот мальчик — солнце: яркое, светлое, такое тёплое, осветившее тёмную, мрачную жизнь Авроры Де Мартель.
Бороться за семью. Тодд ведь полюбил и Дьявола скрывающего внутри ее. Теперь каждое утро она прижимается к нему. Теперь, когда она вскоре станет матерью и у нее станет больше тем для обсуждения со своей лучшей подругой — Кетрин. Что Аврора могла знать о материнстве, если у нее не было матери. Она даже и не знает, как относится к материнству. Не знала, пока внутри ее не зародилась новая жизнь.
Жизнь, с которой она связана. Жизнь, которая заставит ее посмотреть на мир другими глазами и не спать ночами. Они ведь столько всего пережили: взлеты и падения, ссоры и откровенные дружеские признания. Слишком много они пережили вместе, а теперь Кетрин живет с ней в одном городе, свободна и счастлива рядом с мужем.
Мальчик улыбается так тепло и ласково, что Авроре кажется, будто эта улыбка — в целый гигаватт, способная осветить без малого весь Мир. От этой непосредственной детской улыбки, такой лихой и задорной, будто обдает кипятком. Эта улыбка согревает. Будто она была там всегда, будто эти глаза всегда смотрели нее.
Сегодня Аврора Де Мартель не спешит покидать постель и наблюдает за играющем названным сыном.
— Мама, Рори, — говорит малыш, оборачиваясь к ней.
— Да, любовь моя, — отвечает она.
Подойти не решается: этот мальчишка «слишком» боялся, столько молчал. Молчал до встречи с Тоддом, который увидел в нем свет. Скрытый свет. Слишком яркий, неординарный, и такой притягивающий взгляд. Аврора все это видела тоже и поэтому решение сражаться за этого замкнутого и молчаливого мальчика. Сражаться, ведь они одна семья. Сражаться, пусть тот и не мог выговорить, такое сложное для него имя « Аврора.» и называл ее « Рори.» что со временем рыжеволосая привыкла и даже считала это милым.
— Бабах!
Аврора вздрагивает, когда малыш направляет дуло ее же револьвера.
Приоткрывает рот и понимает, что оружие он взял на ее туалетном столике. В мыслях она уже миллионный раз проклинает себя, за то, что вчера оставила настоящее оружие на столе. Малыш ведь не понимает, что это не игрушка, а настоящее оружие. Аврора боится закричать, испугать и тот ведь может убеждать, а что еще хуже — выстрелить. Спрыгивает с постели, словно зверь, готовый в следующую секунду сорваться и броситься на свою жертву, уволочь, в своё логово. Мальчик закроет глаза, когда та обнимет его и заберет оружие из его рук.
Он — особенный.
Он — их свет. Этот слабый свет не должен угаснуть.
— Поиграешь
— Да, мама.
— Вот и славно. Беги к папе.
Он не отвечает, а просто целует ее в щеку и покидает комнату.
Де Мартель сходит с ума. Буквально. Вздыхает с облегчением и не хочет знать, как все могло обернуться. Не желает думать и просто прячет оружие в свою сумочку, там, где его уж точно не найдут. Теперь она может успокоится, ведь ее беспокойства и тревогу чувствует и будущей ребенок. Теперь она может одеться и выйти в кухню.
Он думает о ней даже тогда, когда ее нет рядом. Тодд Норвуд думает о своей жене двадцать четыре часа в сутки, даже, когда ее нет рядом. Думает и переживает: о ней, об их будущем ребенке. Переживает, потому что любит.
Зеленые глаза с хитринкой, пряди цвета манго, упавшие на красивый лоб, улыбка, тронувшая уголки губ. Он торопился после работы домой, а ведь сейчас новая должность и он не простой рабочей в цеху, по сборке деталей.
Замирает на пару мгновений, смотрит, как та поправляет локоны волос.
Замирает на пару мгновений, смотрит, как тот кружит на своих руках мальчика.
Видимо Тодд Норвуд сошел с ума вслед за сумасшедшей Авророй Де Мартель.
Сумасшедшая, как считали все, вот только вот в реальности она плевала на все ограничения и рамки и всего лишь нуждалась в заботе и понимании. Нуждалась в любви, которую ей даровал Тодд. Она ведь думала, что ее невозможно любить, а он любил, именно его крепкие руки сейчас обнимают ее за талию, притягивает к себе и целует в лоб.
Невозможно забыть, потому что любит.
Свет падает на худое мальчишеское лицо, который уселся за обеденный стол, после того, как Норвуд отпустил его и переключился на вошедшую жену. Глупо хлопает ресницами, сглатывая комок, застрявший в горле, ведь завтрак приготовил он, а ведь это ее, женская работа.
— Завтракать будешь?
— Да, мне же теперь нужно кушать не только ради себя. Только у меня на сегодня есть не женская работа.
— Думаешь, я отпущу свою беременную жену в логово преступности?
— Нет, но я все равно пойду. Я не под арестом.
— Ты не под арестом. Но я волнуюсь, и ты обещала оставить все это, Аврора.
— И я сумею защитить себя. Нас. Прекрасно Тогда, у меня остается примерно семь месяцев и две недели на завершение всех своих грязных дел. А теперь скажи, когда именно ты полюбил меня?
— Я полюбил тебя пьяную, со всеми твоими недостатками.
— И я тоже люблю тебя, Тодд.
Аврора даже думает, что так им значительно лучше. Она бунтарь, а он спокойный.
Мальчишка замирает, удивлённый, медленно поднимает брови, смотрит на тарелку с перловой кашей.